Местечко Ширвинта особенно нуждалось в медицинском пункте, тем более что являлось своего рода центром, куда постоянно стекались люди на базар и по другой надобности, и что в нем до того была земская больница, лишь недавно закрытая. Для больных воинов удобнее было лежать в относительной безопасности Ширвинты. Для лазарета было удобнее облегчиться от обоза и всего, связанного с терапевтическим отделением. Наконец, это отделение могло служить, как и Мейшагольский питательный пункт, перекладочной станцией для обоза с ранеными, эвакуируемыми в Вильно, и столовой для них. Впрочем, последней роли больнице нашей не пришлось долго исполнять, ибо вскоре после нашего прихода в Ширвинту устроен был уже военный лазарет в школе, куда мы и стали затем сдавать раненых, привозимых из Вилькомира и Вилейки.
Во главе больницы стала, как и в Шестакове, О. А. Кроткова. Зная натянутые отношения между ней и ст. врачом, я надеялся, что временное географическое отдаление смягчит и сгладит бывшие шероховатости, но, как потом оказалось, это не имело места.
Устройство больницы в Ширвинте оказалось целесообразным, и, несмотря на то что впоследствии, кроме уже упомянутого военного лазарета, в окрестностях Ширинты расположился 515-й военный госпиталь, специально обслуживавший заразных, наша больница постоянно имела работу. Опыт этот, равно как предшествующий, убедил меня, что передовые отряды, типа нашего, должны всегда быть готовы к обслуживанию больных. Забираясь в места, где никаких других медицинских учреждений нет, нельзя быть строго специализированным учреждением, а надо быть способным проявить гибкость и работать, как наши земские больницы. Ведь находят же возможным наши земские врачи быть универсальными, почему же эти самые врачи, приглашенные на службу Союзом, мнят себя специалистами-хирургами и чуждаются больных? И что за позорная картина – у нас большое помещение, десятки, чуть не сотня коек готовы принимать раненых, их число можно быстро увеличить смотря по потребности. Несколько врачей, помощников, фельдшеров и фельдшериц и полтора десятка сестёр сидят в ожидании раненых, но их сейчас нет, т. е. есть, но немного, ибо эти дни нет сражения. Привозят больного солдата, и всеобщее недоумение – как быть. Принимать нельзя, можем будто бы заразить весь лазарет!
* * *28-го августа я выехал из Вильно в отпуск, а 4 октября сел в Москве в поезд, чтобы ехать в отряд. За месяц слишком времени я отстал, конечно, от жизни отряда, который много испытал и перенес как раз в это время. Как-то мы встретимся? Как отнесутся к переходу моему в Главный комитет?[55] Одобрят ли выбор В. Н Хитрово? Я очень неравнодушно относился к этим вопросам и заметил, что волнуюсь, когда выскочил в Молодечно из поезда. Уже стемнело. Я попросил встретившегося солдата помочь мне донести до лазарета мои вещи, и, изнывая под тяжестью их, мы пересекли все пути станции, и проникнув под одни вагоны и перелезши через площадки других наконец добрались до ворот винного склада, в котором расположился Бурятский лазарет. На вопрос мой, как пройти в лазарет, стоящий у ворот часовой с ружьем, отвечает – «Не могу знать!» Санитар, из новых, взятых в Вильно, попавшийся мне во дворе, не узнает меня, как не узнаю и я его, и утверждает, что тоже не знает, ни где найти уполномоченного Егорова, ни как войти в лазарет. Меня берет досада, ибо по кипятильнику я еще с дороги узнал, что нахожусь у нашего лазарета. Вхожу в первую дверь, по каменной лестнице поднимаюсь на второй этаж и попадаю прямо в нашу кухню, где меня встречают восклицаниями все хорошо знакомые лица. Пока я раздеваюсь в передней, я гляжу в открытую дверь на Виктора Леонтьевича и нового младшего врача Фреллеля. Они о чем-то разговаривают в столовой и не замечают меня. Вхожу. Все очень удивлены моим внезапным приездом, хотя утверждают, что ждали меня именно сегодня. Ужин уже кончился, но, прослышав о моем возвращении, понемногу все возвращаются в столовую, и пока я закусываю, расспрашивают о московских новостях. Мстислав Яковлевич[56] с Ружанским живут в другом доме, и потому их нет. Я замечаю отсутствие Панарина и Волкова, но не решаюсь спрашивать, чтобы не проявить какое-либо предпочтение. Вскоре само собой из рассказов выясняется, что Волков при отступлении из Вильно простудился и серьезно болен и что Панарин с ним. Захожу к ним.
Мстислава Яковлевича я застаю уже в постели. По вещам моим, которые принесли, он узнал о моем приезде и ждал с видимым нетерпением. Мы втроем, Виктор Леонтьевич живет в той же комнате, проговорили до поздней ночи. Я тут же сказал о том, что принял должность в Главном Совете. По-видимому, этого ждали. Потом, когда я говорил с другими членами отряда, мне тоже показалось, что этого все ждали.
7-го октября с утра осматривал всё, что касается нашего отряда. Прежде всего, конечно, лазарет, который удобно расположен в двухэтажном здании, где жили служащие завода. Теперь никого из служащих нет. Время от времени приезжают акцизные чиновники в сопровождении полиции выливать спирт. Его очень много, кажется, 8 цистерн. Страшный соблазн для солдат, который уже повел к смертоубийству, происшедшему, впрочем, еще до прихода в Молодечно нашего лазарета. Теперь целая рота живет на заводе и охраняет спирт, оберегая не самый спирт, конечно, а солдат от спирта. Но надо же положить этому какой-нибудь конец, и вот спирт выливают на землю. Это можно делать только понемножку, а то опасная жидкость стекается в лужи, и из них люди черпают свою любимую отраву. Вот почему операция уничтожения спирта так затягивается, что конца ей не предвидится.
При обходе помещений мне показали во дворе ямку, вырытую снарядом, брошенным с аэроплана. Несколько дней подряд сюда были налеты их. Одной бомбой убило двух санитаров поезда Пуришкевича, раз бомба попала в вагон интендантский, который горел на глазах всего отряда.
Но я уклоняюсь от описания положения отряда. Я в общем нашел всё в сравнительном порядке. Лошадям туго приходится. Ни овса, ни сена у нас здесь нет, покупали с большими усилиями, но недостаточно. Из интендантства можно получать тоже не всегда, и сена пока совсем не дают. Заборы все погрызаны лошадьми. Мы гоняем их на подножный корм, но и ему приходит конец. Чистая беда!
Здесь настоящий кризис с фуражом. Интендантство доставляет ячмень для лошадей, но далеко в недостаточном количестве. Когда приходит вагон ячменя, его разбирают чуть ли не с боя. Нам удается получать по интендантским чекам, но не всё потребное количество. Восполнять недостаток зерна и доставать сено, не имеющееся у интендантства вовсе, приходится покупками в округе, что изо дня становится тяжелее. Мы не одни в таком положении. Генерал Хитрово, командующий 2-ой Кубанской дивизией казаков, имеет на своем иждивении до 4000 лошадей. Всё кругом давно съедено. Казаки собирают листья и мох для коней, режут соломенные крыши. Лошади глодают стволы деревьев, объедают друг у друга хвосты. В коликах от желудочных страданий, вызванных поглощением не перевариваемых предметов, ежедневно падает по нескольку лошадей. Генерал боится за судьбу всей дивизии и хлопочет о том, чтобы перевели её в тыл, где лошадям можно будет питаться.
