Блистательная комедийная актриса Лилиан Малкина любит рассказывать о том, как занимала у нее деньги: «Уварова всегда давала в долг. Она не была богатой женщиной, поэтому со временем стала делить нас на тех, кто возвращает деньги и кто не возвращает. Я возвращала всегда, поэтому у нас сложился целый ритуал. Каждого 20-го числа у нее был аванс, поэтому за неделю, 13-го, в ее гримерке раздавался стук в дверь, и мой бас гласил: «Лизок! Деньги принесли?» Она уже поджидала: «Да-да-да!» И выносила 150 рублей. На неделю мне этого хватало. И так было все девять лет моей работы в театре».
В театре Уварову действительно звали Лизок, Лизочек. Правда, напрямую обратиться к ней так могла только прямолинейная Малкина. Остальные – только за глаза. Пели: «Наш Лизочек очень мал, очень мал, очень мал…» Но на «Лизочка» она совсем не была похожа… Разве только маленький рост, тюзовская юность и неслышное, незаметное, скромное в походке как-то оправдывало это «Лизочек». Уборная Лизочка находилась не у сцены, где сидели народные и заслуженные артисты, а где-то почти под лестницей. Крошечная комнатка, которую Елизавета Александровна делила с Верой Карповой. Ходила быстро. Говорила еще быстрее, совсем скороговоркой. Шутила, колола словом, взглядом – по пути, на ходу, не останавливаясь. Хвалила редко, и понять было не просто – шутка, похвала или за словами подвох. «Уварова сказала, что у вас «руки от портала до портала», – передали как-то Гвоздицкому Он так и не понял, хорошо это или плохо – «руки от портала до портала»…
Гримерка досталась Уваровой после ухода из театра Николая Трофимова. Как вспоминает Вера Карпова, «Елизавета Александровна тут же повесила красивую гравюру Петербурга, накупила ситца и сшила покрывало на нашу маленькую козеточку, чтобы приятно было прилечь перед спектаклем. И вот как строился наш день: утром репетировали, днем по очереди спали, вечером играли спектакль. Причем, я лежала на козетке – ноги на раковину, а она помещалась целиком. На гастролях мы тоже жили вместе. Елизавета Александровна обязательно покупала салфетки и скатерочки в наш гостиничный номер, иногда даже покрывальца – очень она любила уют. Много вязала – себе, своим врачам, их детям…»
Большое внимание уделяла посуде. Подбирала блюдца, чашки, ложки-вилки – все со вкусом. Всегда носила с собой серебряную чайную ложечку, которой пользовалась в кафетериях, пока однажды не оказалась в неловкой ситуации. «Стою в кафе, взяла кофе со сливками, вынула свою ложечку – помешала, – рассказывала она потом коллегам. – Попила кофе, облизала ложечку и кладу в свою сумку… Вдруг вижу – все на меня смотрят! Чего, мол, эта старуха крадет прибор? Ну, так я и оставила свою ложечку в этом кафе…»
6 сентября 1968 года во время гастролей Театра комедии в Москве умер Николай Акимов. Критики писали, что театр уже пережил свой апогей и теперь вступает в полосу упадка. Его время кончилось… Николай Павлович так не считал. Но коллеги вспоминают, что он тяжело переживал запрещение шварцевского «Дракона». Однажды он сказал: «Знаете, как я умру? Я приду после спектакля домой, надену пижаму, лягу в кровать, почитаю французский роман – и умру»… Так и случилось. Фотохудожник Нина Аловерт писала: «В Москве было жарко, в гостинице «Пекин» окна номера выходили на солнечную сторону. 6 сентября Акимов и директор театра Закс приехали днем в гости к Угрюмову. Акимову стало плохо. Вызвали врача из Кремлевской больницы. Врач ничего серьезного не нашел. А в это время уже, как выяснила позже медицинская экспертиза, у Акимова начался инфаркт. Но врач этого не заметил, дал какое-то лекарство. Николаю Павловичу стало лучше, он поехал в театр. В театре шел его любимый спектакль «Тень» Шварца. Принимали прекрасно. Акимова вызвали на сцену. Утром, кажется, администратор Бахрах пришел к Акимову в номер, но Акимов двери не открыл. Когда взломали дверь, он лежал в постели, в ночной пижаме, и в руках у него был номер «Иностранной литературы», открытый на 40 странице: это был французский роман Сименона…»
За два года – с 1968-го по 1970-й – в театре сменилось несколько руководителей – труппа так и не могла смириться с потерей. В 1970 году театр возглавил Вадим Голиков. Его самые заметные режиссерские работы: «Село Степанчиково и его обитатели» по Достоевскому, «Сослуживцы» Брагинского и Рязанова, «Тележка с яблоками» Шоу. Везде играла Елизавета Уварова. Голиков считал ее своим талисманом и цеплялся за старую актрису как за энциклопедию. Как, впрочем, и другие молодые режиссеры, которым не хватало каких-либо знаний.
С молодежью Елизавета Александровна дружила искренне. Многие начинающие актеры толпились за кулисами, когда она играла – учились. Но и сама Уварова наблюдала за молодыми, отмечала их успехи. Когда у соседки по гримерке Веры Карповой появлялись очередные поклонники, они обязательно хотели подружиться и с Елизаветой Александровной – им было интересно.
Уварова всегда много придумывала, привносила в каждую роль что-то от себя, да и буквально приносила массу полезных вещей, всегда себе накупала аксессуары. Знаменитое платье для «Физиков», о котором писали все критики – купила сама, приобрела дорогой кошелек из серебристого бисера… После ее смерти все это украли.
К Петру Фоменко, который пришел в театр в начале 70-х, Уварова напросилась сама. Ей было интересно поработать с новым режиссером. А роли не было, но она находила работу даже там, где нечего было играть. Даже в массовках. Из любого эпизода создавала перлы, украшая спектакль.
Виктор Гвоздицкий писал: «Она играла фрейлин, экзотических старух, персонажей русско-советского комедийного репертуара, в «Троянской войне» Жироду у Фоменко она была старцем Миносом. Гордилась, что ее невозможно было узнать в кулисах театра из-за обилия наклеек, накладок, гуммозы и монтюра. Весь спектакль Лизочек старательно терялась среди живописных старцев – артистов-мужчин и только один раз имела отдельный выход… Открывался люк на сцене, из него появлялась шикарно-неузнаваемая голова Елизаветы Александровны. Все было просто – под сценой монтировщики устраивали табуретку, в нужный момент открывался люк и Елизавета Александровна, встав на табурет, произносила свой коронный монолог. Как случилось, что однажды табурет не поставили, или он упал, я не знаю, но история о том, как Уварова произнесла огромный монолог, повиснув на собственных локтях, рассказывалась всем вновь поступившим артистам среди других преданий и легенд театра…»
Елизавета Уварова была предана театру всецело. Даже во время съемок не отменяла спектакли, а приезжала на один вечер. А ночью – опять в поезд…
В кино Елизавета Уварова дебютировала в 1938 году в фильме «Человек с ружьем», но активно начала сниматься только в 50-е. Зрители заметили ее в эпизодических ролях в картинах «Укротительница тигров» (буфетчица Мария Ивановна), «Андрейка» (бабка Вера), «Осторожно, бабушка!» (Клавдия), «Зайчик» (медсестра тетя Паша), «Мальчик и девочка» (санитарка в роддоме), «Война под крышами» (пани Жигодска), «Не забудь… станция Луговая» (Ольга Владимировна), «Я родом из детства» (учительница немецкого), «Дела давно минувших дней…» (Зоя Васильевна Павлова), «Стоянка поезда – две минуты» (Глафира Мироновна), «Ищу человека» (Платонова), «Сержант милиции» (Дембенчиха), «Судьба» (нянечка).
