Другие же утверждают, что женщина, имеющая красивого дружка и безобразного мужа и ласкающая их обоих, не меньшая распутница, чем первая, ибо ничего не упускает ни там, ни здесь.
Эдакие женщины напоминают мне тех путешественниц, которые, странствуя либо за границей, либо даже и во Франции и прибывши ввечеру в чей-нибудь дом к ужину, никогда не забудут спросить у хозяина размер его копья, и не миновать тому пустить его в дело, хотя бы он и был мертвецки пьян.
А еще эти женщины стремятся постоянно, что бы ни случилось, получать удовлетворение перед сном (знавал я одну такую, имевшую весьма способного мужа, который всякую ночь исправно шпиговал ее снизу); но им и этого удовольствия мало, и они стараются удвоить его, оставляя услады с любовником на дневное время, дабы тешить взор его красотою, еще сильнее разжигающей женский аппетит; вот так, стало быть, и развлекаются они с красивым дружком днями, а с уродцем мужем по ночам; недаром же говорится, что ночью все кошки серы: главное, голод утолить, а хорош собою муж или мерзок — это уж дело десятое. Ибо мне приходилось слышать от многих, что, когда мужчина или женщина приходят в любовный экстаз, они уж не думают и не мечтают ни о ком, кроме своего нынешнего предмета, хотя мне достоверно известно и другое: многие дамы уверяют дружков своих, что помышляют лишь о них, лежа в постели с мужем, отчего и получают стократ большее удовольствие; также и от некоторых мужей знаю я, что, будучи с женою, думают в этот миг о любовнице по той же самой причине: но это, по моему мнению, и есть самый настоящий разврат.
Натурфилософы растолковали мне, что в данном случае мысли человека может занимать лишь один предмет, притом, конечно, не отсутствующий, и приводили к сему множество обоснований; но я недостаточно преуспел ни в философии, ни в науке, чтобы их опровергнуть, тем более что многие из них попросту грязны. Я желал бы рассмотреть этот обычай, скажу, однако, что многажды в жизни своей наблюдал сей странный и противоестественный выбор женщиною любовника-урода.
Возвратись однажды из иностранной провинции, которую я не назову из страха разоблачения имен тех, о ком поведу речь, беседовал я с некой весьма знатной дамой; предметом разговора нашего была одна принцесса, с которою я там виделся; собеседница моя спросила о любовных делах помянутой особы. Я назвал ей кавалера, числившегося в фаворитах у принцессы, не блиставшего ни красотою, ни воспитанием, ни знатным происхождением. На это она отвечала: «Поистине (такая-то) сделала неудачный выбор, оскорбляющий и любовь, и ее самое, при всей ее красоте и достоинствах».
Дама эта имела полное право так рассуждать, ибо сама поступала отнюдь не противно природе и знала, что говорит, имея достойнейшего друга, верного и любящего. И коли уж совсем откровенно, никогда женщина не станет упрекать себя в том, что выбрала и полюбила привлекательного и красивого мужчину, предпочтя его мужу во имя заботы о потомстве, тем более что бывают мужья столь уродливые, столь глупые и неуклюжие, столь трусливые, или блудливые, или вовсе негодящие, что лучше уж их женам вовсе не иметь детей, нежели родить от эдаких чучел; так, я знавал многих дам, которые произвели на свет детей, как две капли воды похожих на отцов своих и никакими достоинствами не блиставших; другие же дети, рожденные от любовников, во всем превосходили и мнимых своих отцов, и братьев с сестрами.
Вот и некоторые философы, изучавшие сей предмет, всегда утверждали, будто такие дети, рожденные не по закону, а от сердечного дружка и зачатые тайком, тишком и второпях, куда более споры и проворны потом в любовном ремесле, нежели те, что сделаны в супружеской постели, неповоротливо, лениво, медленно и чуть ли не во сне, когда неухватистый супруг только и помышляет что о грубом своем удовольствии.
То же самое слыхал я от людей, что по должности своей занимаются конюшнями королей и знатных сеньоров: лучшие жеребята рождаются от тех кобыл, что урвали свое на стороне, а не от тех, коих случали с породистыми жеребцами под наблюдением опытных конюших; подобное происходит и с людьми.
Скольких же повидал я дам, родивших на свет красивых, здоровых и умных детей, которые всем взяли; а вот зачни они их от законных мужей, вышли бы из этих отпрысков грубые скоты или телки неразумные.
Вот отчего женщины решили помогать сей напасти, подыскивая себе красивых и здоровых жеребцов (если мне позволено так выразиться!), дабы улучшить породу. Правда, видывал я и других, что имели привлекательных мужей, детей же рождали от уродливых и премерзких любовников, и младенцы были вылитые отцы, повторяя в себе их безобразие.
Таков, стало быть, один из признаков удобства или, если хотите, неудобства рогоношества.
Знавал я даму, бывшую замужем за грубым и препротивным уродом; из всех ее детей, четырех девочек и двух мальчиков, лишь двое отличались привлекательностью, ибо родились от любовника; остальные же, плод усилий нерадивого ее муженька (истинного пугала), получились куда как нехороши.
Однако в таком деле дамам следует блюсти крайнюю осторожность и не попадать впросак, памятуя о том, что детишки обычно похожи на отцов, ну а коли не похожи, то выходит родителям их бесчестье; я сам видел, как многие дамы силятся убедить весь свет в том, что их дитя — вылитый портрет своего папаши, а не матери, тогда как на самом деле этого и в помине нет; нельзя доставить мужу большего удовольствия, как убедив его, что ребенок ни в коем случае не мог быть зачат от другого, хотя именно так оно и есть.
Однажды случилось мне попасть в большую компанию придворных, которые разглядывали портрет двух дочерей некой великой королевы. Каждый из присутствующих высказывал свое мнение о том, на кого похожи принцессы: большинство склонялось к тому, что на мать; я же, будучи вернейшим подданным сей королевы, решительно заявил, что нахожу в них поразительное сходство с отцом и что коли они видели и знали бы его, как я, то, верно, согласились бы со мною. Сестра королевы горячо благодарила меня за сей отзыв и с тех пор обходилась со мною чрезвычайно милостиво, так что многие даже заподозрили в ее благосклонности любовную подоплеку, говоря, что, мол, нет дыма без огня; вот как угодил я ей своим заверением сходства дочерей с отцом. Отсюда вывод: ежели кто полюбит даму и дети будут его плоть и кровь, пускай смело, даже противу очевидного, объявляет, что они как две капли воды похожи на ее супруга, и дело в шляпе.
Правда, ничего нет худого и в заверениях, что ребенок именно похож на мать; так, один придворный, близкий мой приятель, рассказывал, что в беседе о двух дворянах, родных братьях, бывших в большой милости у короля, ответил на вопрос, с кем они более схожи, с матерью или отцом, следующим образом: «Один, холодного и флегматичного нрава, походит на отца, второй же пылкостью пошел в мать»; сим остроумным маневром он приписал характер другого брата матушке его, и впрямь отличавшейся горячим темпераментом, и как бы по справедливости воздал каждому из сыновей.
