раненых под рукой револьвер и немой вопрос в глазах: «Что там, в боевой линии?.. Не пора ли стреляться?..»
Почти не охраняемый с флангов, обоз особенно ночью часто подвергался нападениям небольших кавалерийских отрядов. Во время налётов они громко кричали, стреляли и сеяли панику. Но раненые быстро приспособились отражать такие нападения метанием гранат, о чём вспоминал участник похода И. А. Эйхенбаум: «Я ещё инвалид, хотя левой рукой действую уже хорошо. Жалею, что, подобно японцам, не развивал обеих рук. В бросании ручных гранат есть результаты: двадцать шагов. Две гранаты, задержанные в руке три секунды, уже разорвались над головами наскочивших было конников. От неожиданности два красных конника были на земле, а ещё двоих на наших глазах дыбили лошади задними ногами, потому что те застряли в стременах и мешали бежать перепуганным лошадям. Огонь красным налётчикам воротил печёнки, и они при первых же потерях исчезают. Их лёгкие лавры победы в обозе кончились» [170].
В то же время головная колонна армии спешно разворачивалась для штурма станицы. Впереди уже гремели первые выстрелы – разгорался бой за переправу через Кубань, которую добровольцам надлежало взять во что бы то ни стало и как можно быстрее.
На правый фланг боевой линии быстро, без выстрелов выдвинулся Юнкерский батальон, направляясь к насыпи железной дороги из Екатеринодара. Красные встретили их ружейными залпами. С криками «ура!» юнкера ударили в штыки и, перемахнув через насыпь, обратили неприятеля в бегство.
Корниловский полк пошёл прямо на Усть-Лабинскую, выслав отряд в обход станции слева. Штаб армии двигался с корниловцами. В ожидании результатов обходного манёвра наступали тихо, без единого выстрела. В цепи, с винтовкой в руках шёл генерал Казанович и на шутливые вопросы с улыбкой отвечал, что ему совестно идти просто так, без дела.
От жителей иногороднего посёлка, который располагался у самой станицы, прискакал делегат с новостью, что они готовы пропустить добровольцев. Однако спокойно корниловцы прошли всего полверсты – Усть-Лабинская встретила их беспорядочными пулемётными очередями и ружейными выстрелами – подошло свежее подкрепление красных. В его среде не чувствовалось крепкой руководящей руки. Со стороны станции Кавказской прибыл бронепоезд и открыл огонь шрапнелью, но красноармейцы уже бросили наспех вырытые окопы – разнородные ямы на одного бойца – и быстро отошли.
Вновь главнокомандующий оказался в огне, и генерал Марков безрезультатно требовал у штаба, чтобы генерала Корнилова увели в безопасное место.
– Уведите вы его, ради бога, – негодовал он. – Я не в состоянии вести бой и чувствовать нравственную ответственность за его жизнь.
Явно обозначился левофланговый охват. С фронта корниловцы тоже бросились вперёд. Они ворвались в опустевшую станицу и на станцию, с ходу сбросили красных с крутой береговой скалы, открыв себе вход на дамбу и на мост через Кубань. В пылу атаки почти весь Корниловский полк перебежал через реку, не оставив прикрытия по направлению к станции Кавказской, а другие добровольческие части оказались разбросаны по обширному пространству Усть-Лабинской. Кто-то задержался у лавки. Её хозяин бесплатно раздавал добровольцам табак, приговаривая: «Лучше услужить своим, чем красным. Все равно завтра они вернутся и все разграбят» [171].
Именно в этот момент победа чуть было не ускользнула из рук добровольцев. С востока, из Кавказской, пришёл большой эшелон с красноармейцами. Они выгрузились в поле и густыми цепями повели наступление. Красные артиллеристы бомбардировали шестидюймовыми снарядами станицу, вокзал и станичную площадь, где остановился на привал штаб армии, под защитой лишь конвоя. От штаба полетели ординарцы с распоряжениями – вернуть батальон корниловцев и направить часть Офицерского полка на восточную окраину.
К счастью, поблизости оказалась батарея полковника Миончинского, предотвратившая катастрофу. Она встала на станичной площади и, экономно расходуя снаряды, открыла меткий огонь. Её артиллеристы заставили замолчать красную батарею и, до подхода подкрепления, в течение 45 минут одни сдерживала натиск вражеских частей. Подошедший Офицерский полк опрокинул красных, несмотря на их превосходство в силе, и они, поспешно погрузившись в вагоны, умчались обратно к станице Кавказской.
В арьергарде генерал Богаевский на пределе сил удержал свою позицию. Трёхвёрстный обоз ликовал – путь расчищен. В войсках воодушевление – благополучно переправились через Кубань, значит, близится желанный отдых!
Генерал Корнилов приказал не задерживаться в Усть-Лабинской, а идти ещё вёрст десять до станицы Некрасовской и там заночевать. Наудачу, красноармейцы, стоявшие в Некрасовской, после воинственных речей на продолжительном митинге, не решились оборонять станицу и ретировались за реку Лабу.
На этот раз в арьергарде остался Корниловский полк. Пока армия и обоз переправлялись через Кубань, у корниловцев образовалась передышка. Выставив боевое охранение перед мостом, они разместились на ночлег в ближайших к мосту хатах. Под утро и они ушли за Кубань. Уже по дороге в Некрасовскую, в степи на привале спохватились – в Усть-Лабинской забыли двух офицеров – поручика Равинского [172] и прапорщика Крановского [173]. «Оказалось, что в Усть-Лабинской они остановились отдельно в одной из хат недалеко от того места, где расположилась рота, – писал об этом случае Н. И. Басов, – испросивши разрешение командира 2-го батальона полковника Мухина. Не помню, чтобы было что-нибудь предпринято для их освобождения. Как-то быстро примирились с совершившимся фактом. Правда, высказывали предположение, что они все равно оттуда вырвутся, потому что не все наши части еще вышли из станицы. Предположение, конечно, не оправдалось [33]» [174].
В тот день Добровольческая армия прошла 46 вёрст. Измученные огромным переходом, напряжённым двухсторонним боем и переправой, истощённые нравственно и физически, поздним вечером 7 (20) марта добровольцы достигли станицы Некрасовской. Колонны и обозы подходили всю ночь, запрудив улицы станицы. В ожидании квартирьеров люди валились с ног от усталости и дремали на порогах хат или прямо на земле. У всех в мыслях и на языке одно и то же – близок желанный отдых. Но этим чаяниям не суждено было сбыться…
Утром добровольцы проснулись от треска пулемётов и стука шрапнели по крышам хат. Ушедшие из Некрасовской за Лабу отряды красных, получив подкрепление, заняли левый берег реки и прилегающие хутора. С рассветом они открыли артиллерийский и пулемётный огонь по станице, расположенной на нагорном берегу.
В центре большой станичной площади находилась каменная церковь с колокольней, что возвышалась над южным берегом Лабы и была видна на много вёрст. Она стала удобным ориентиром для красной артиллерии. По периметру площади располагались – штаб армии, квартиры генерала Корнилова и других военачальников.
Весь день доносился грохот залпов вражеских батарей с севера от Усть-Лабинской – против неё в арьергарде действовали корниловцы, а с юга красные артиллеристы буквально засыпали снарядами Некрасовскую.
После короткого отдыха у генерала Корнилова состоялось совещание старших начальников. Они понимали, что дневная переправа через глубокую реку принесла бы измученным войскам новые значительные
