Короткие усики при этом по-тараканьи подергивались.
– Это мой кузен Шандор, приехал из Венгрии, – Эмилия коснулась ладонью руки Ивана. – А ты, глупый, ревнуешь меня?
– Кузен? – переспросил Поддубный, и у него сразу же отлегло от сердца.
Бывают моменты, когда даже умному человеку хочется верить в лучшее.
– Понимаешь, в моей семье случилась беда. Я тебе все потом расскажу. Жди у себя. Я сама приду и все расскажу. Мне потребуется твоя помощь. А сейчас спешу, нам с кузеном еще к нотариусу заехать надо.
– Ты меня познакомишь с ним?
– Обязательно, но не сейчас. Он вообще не говорит по-русски. Ты ничего не поймешь. Даже пообщаться не сумеете. Все, жди меня, никуда не уходи, это очень важно.
Эмилия тряхнула головой и, приподняв подол длинного платья, побежала к пролетке. Легко вскочила в нее. Экипаж полетел по мостовой. Только сейчас Иван вспомнил, что не достал кольца, не подарил его Эмилии. Но эта встреча произошла так сумбурно и коротко, что торжественное вручение следовало отложить на потом. Да и женщина была чем-то сильно встревожена, говорила, что потребуется его помощь. На душе вновь стало неспокойно.
Поскольку Иван приехал раньше – спешил встретиться со своей любимой, то его выступление в цирке сегодня не планировалось. В другом бы случае он отправился за город, посидел бы на море, потренировался бы на пляже вдали от людских глаз. Однако сегодня он был привязан к месту. Сидел в номере, ожидая, когда придет Эмилия. Правда, было над чем и подумать. В гостинице Ивана ждало письмо от братьев, пришедшее в то время, когда он выступал в Одессе. И оно сильно отличалось от тех писем, которые обычно приходили из Красеновки. Вместо того чтобы обстоятельно рассказывать о сельском житье-бытье: у кого корова отелилась, кто женился, родился, помер, братья писали ему о его собственной – Ивана – жизни в Севастополе. Оказывается, встреченный на представлении в цирке Тарас Чирк сильно стал похваляться, что видел выступления Поддубного и даже выпивал с ним. Вот отец – Максим Иванович – и позвал его в гости, чтобы услышать рассказ из первых уст, а не в бабском пересказе. Из письма выходило, что Тарас честно рассказал все, что видел, о чем говорили они с Иваном. А вот отец понял все, как умел.
«…на праздники лучше не приезжай, – писали Ивану братья. – Потому как если приедешь, то отец обещал сразу о тебя оглоблю изломать. Он зол, потому как ты делом не занимаешься, а в непотребном виде с голыми ляжками гири в цирке подбрасываешь. От чего никакого толку не было и быть не может. А еще Тарас сказал, что ты собрался на какой-то циркачке-вертихвостке жениться. Мало того что она в два раза тебя старше, так еще тоже чуть ли не нагишом в цирке бегает на потеху публики…»
Поддубный закусил губу. Он понимал, что отцу трудно будет объяснить, что цирковая артистка может и в сорок выглядеть молодо, красиво. Ведь на селе любая женщина после тридцати пяти считалась уже чуть ли не древней старухой. А слово «циркачка» воспринималось в Красеновке не иначе, как потаскуха. Поддубный сложил письмо и засунул его в конверт.
Иван вскакивал, лишь только слышал шаги в коридоре. Но всякий раз проходили мимо его двери. И вот наконец раздался деликатный стук.
– Открыто! – крикнул Поддубный.
К нему в номер проскользнула Эмилия, тут же закрыла дверь на ключ изнутри и приложила палец к губам.
– Тише, не кричи так.
– А в чем дело? – Иван обнял женщину, та прильнула к нему, но как-то напряженно и голову пригнула, словно не желала, чтобы он ее поцеловал.
– Я тебе сейчас все расскажу…
Поддубный остановил ее.
– Успеешь. Сперва я хочу сделать тебе подарок.
Он опустился на колени, пошарил рукой в саквояже и достал из него бархатную коробочку. Не поднимаясь, он протянул ее Эмилии:
– Будь моей женой.
Эмилия покраснела, чего с ней раньше не случалось. Растерянно приняла подарок. Развязала ленту, полюбовалась кольцом.
– Спасибо тебе за заботу и предложение. Но сейчас я не могу.
– Не хочешь или не можешь?
– Не могу. Дело в том, что мой отец при смерти. Я должна срочно уехать в Венгрию. Там еще и по наследству будут проблемы.
Поддубный даже переспросил:
– Отец? – ведь ему казалось, что отец Эмилии давно умер, во всяком случае такое впечатление возникало из ее предыдущих рассказов.
– Мы давно не встречались. Вот я и говорила о нем как о далеком прошлом. Я должна срочно уехать.
– Но у тебя же контракт с синьором Труцци, – напомнил Иван.
– В том-то и дело, – сокрушенно покачала головой Эмилия. – Я пыталась упросить его отпустить меня, хоть на месяц. Но он отказал.
– Может, мне с ним поговорить? – предложил Иван.
– Не надо. Ни в коем случае. Он только разозлится еще больше. Этим делу не поможешь.
– И что ты собираешься делать?
– Единственный выход – убежать, – прошептала Эмилия. – К черту контракт. К черту синьора Труцци. К черту деньги, которые он мне останется должен.
– А как же мы? – упавшим голосом спросил Иван, он уже не мыслил свою жизнь без Эмилии.
– Я не собираюсь сюда возвращаться. Устроюсь в какой-нибудь цирк в Венгрии или в Богемии. А потом, когда кончится твой контракт, ты приедешь ко мне. Ты чудесный борец, тебя в любом цирке примут с распростертыми объятиями и будут платить куда больше, чем сейчас платит скупердяй Труцци, – говоря это, Эмилия уводила взгляд в сторону, словно и сама не до конца верила в то, что произойдет именно так, как она обещала.
Она обняла Ивана, поцеловала, но коротко, без особой страсти.
– Ты говорила, что потребуется моя помощь. У меня есть деньги, я могу дать их тебе.
Эмилия задумалась, затем отрицательно качнула головой.
– Нет, денег мне не надо. У кузена имеются небольшие сбережения. Твоя помощь нужна в другом.
– Все что угодно.
– Не спеши обещать. Подумай. Ты должен помочь мне бежать. Ведь синьор Труцци теперь держится настороже. Он следит за мной. И если из гостиницы станут выносить мои вещи, он обратится в полицию. Закон на его стороне. Есть подписанный контракт. Меня задержат силой. Возможно, даже арестуют и будут привозить в цирк только на выступления.
– Какой ужас! – возмутился Иван. – Я помогу тебе бежать.
– Я уже придумала план. Мое выступление сегодня в самом начале второго отделения…
…Заиграл оркестр. Эмилия с опахалом из страусиных перьев выбежала на манеж, картинно поклонилась. Публика зааплодировала. Выступление эквилибристки, конечно же, не вызывало таких сильных эмоций, как выходы Поддубного или Дурова, но публике она нравилась. Эмилия была из того рода артисток, которые становятся красивее с годами. И вот теперь был самый пик ее расцвета. Роковая сорокалетняя красавица.
