Агарди, возбужденный нахлынувшей страстью, стоял как вкопанный в двух шагах от плещущихся у его ног морских волн. Потом, сохраняя гнетущее молчание, он принялся ходить туда-сюда по прибрежному песку, как лев в клетке, усиленно смотря или себе под ноги, или в морскую даль, но только не на Елену.
Вдруг Агарди резко изменил направление движения, подошел к ней, сел рядом на песок и тихо произнес:
– Простите, Елена, я не хотел вас обидеть!
Елена опять не могла сообразить, что ответить. Она была настолько неопытна в амурных делах, что забыла все дежурные фразы из лексикона светских приличий. Но тут она вспомнила, что «дежурных фраз» в светских приличиях по этому поводу и быть не может. Все, что они сейчас тут делали у моря, – просто неприлично. «Надо было больше читать любовные романы, чтобы знать, о чем говорят в таких случаях», – подумала Елена. Она, к сожалению, подобных произведений мало прочла, а если и читала, то без всякого интереса. По ее мнению: «Читать о чувственности – примитивно. Одни ахи да вздохи – сплошная ерунда». В юности любовная тема ее не увлекала, да и сейчас – не очень. По крайней мере, она так считала. «А теперь какое-то глупое положение сложилось, что у него, что у нее. Он женат, она замужем. Зачем все это?» – рассуждала про себя Елена, когда они вдвоем потихоньку брели назад по берегу моря, беседуя о древней истории Италии и еще бог знает о чем. Это, казалось, уводит их от эпизода, случившегося на берегу рыбацкой деревни. Оба чувствовали, что главного они так и не сказали друг другу.
Елена уверяла Агарди: «Мистическое – это Дионис в человеке, бог энтузиазма, бог, который ведет нас в ночь, нашу ночь неведения, бог, дающий нам возможность освоить и покорить новое пространство, бог, которого сопровождает Аполлон, символизирующий способность принести свет и гармонию в освоенное нами пространство». Агарди слушал, завороженно любовался ее магическим очарованием, но никак не мог вникнуть в смысл словесного нагромождения мифологических образов и религиозной философии. Однако для него это не имело значения.
Прощаясь перед дверями гостиницы, где жила Елена, Агарди почувствовал, что не хочет расставаться со своей милой и приятной собеседницей. Найти и вновь потерять девушку своей мечты – несправедливо! Он предложил
Елене еще некоторое время провести вместе и отправиться во Флоренцию, где он тогда жил, познакомить ее с древними камнями, а заодно и со своей женой. Елена приняла предложение и стала собираться в дорогу.
Казалось, ничего между ними не изменилось. Хотя оба чувствовали – изменилось. Они были уже не просто друзья. Между ними было «Это». Что – «Это»? Ведь ничего не было, ничего не произошло.
Однако произошло – в их душах.
Говорят, «сон в руку». А как его посмотреть?
Во Флоренции Агарди поселил Елену в гостинице. Каждый день он приезжал к ней с тем, чтобы провести немного времени вместе. Ему этого хотелось, ей тоже. Вскоре он познакомил ее со своей женой, представив как русскую соратницу, которая спасла его в трудную минуту. Женщины друг другу понравились и даже сумели подружиться. Но, по всей вероятности, глубоко засевшее, хорошо скрываемое чувство ревности жило в душе обеих женщин.
Однажды Елена наблюдала, как, стоя напротив своей жены, Агарди слушал ее, глядя в землю, а та ему пыталась что-то доказать, по-особому жестикулируя руками, как это умеют делать только итальянцы. Жена выплескивала горячие эмоции прямо ему в лицо и что-то говорила со стальным напряжением в голосе, будто лопались струны от всхлипывающих рыданий. Из обрывков разговора было ясно, что жена недовольна. Вероятно, он нарушил какие-то ее планы, надежды, да еще приехал не один, а с дамой, с которой до сих пор, как он говорил, продолжал заниматься политикой. А может быть, не только политикой? Жена, вероятно, спрашивала его, как это понимать. А горячий, сильный, неукротимый борец за справедливость даже не пытался ничего объяснять и, потупив голову, молча слушал ее, словно провинившийся ребенок. Не мог же муж рассказать своей жене, что в Ницце он всю ночь просидел у моря возле Елены, слушая ее необыкновенные рассказы, или то, как они гуляли по Флоренции, обсуждая не столько политическую ситуацию в Италии, сколько наличие мистики в жизни современного общества. Кто в это поверит?
То, что тогда рассказывала ему Елена, было загадочно, интересно, происходило из другого мира. Он любовался красотой сложной мысли и необыкновенными, завораживающими глазами своей собеседницы.
Сейчас, слушая жену вполуха, он тоже ничего не понимал. Жена была чем-то недовольна, раздражена. Но он считал, что это неважно. Она вновь и вновь на чем-то настаивала, в чем-то его обвиняла. Агарди молчал. «Зачем, – думал он, – возражать, сопротивляться? Лучше дать ей выговориться, а потом отрезать все одним-единственным словом и подвести итог неприятной беседе».
Елена, издали наблюдая за их разговором, смотрела и думала, какой был бы ужас, если бы действительно она доверилась ему и провела ночь на песке в его объятиях. «Хорошо, что ничего не было. Что бы я чувствовала сейчас? Если бы тогда все произошло, я никогда не смогла бы смотреть в глаза его жене», – оправдывалась она перед собой, поглядывая с некоторым волнением на повздорившую семейную пару. Однако она не испытывала угрызений совести, ведь ничего «такого» не случилось.
Но, как говорится, «сколько веревочку не вей – конец будет». Если две души стремятся друг к другу – слияние неизбежно. Это и случилось в венской гостинице, во время гастролей Агарди. Они поселились вдвоем, представившись мужем и женой. Оперный бас Митрович и госпожа Блаватская, можно сказать, сбежали из Италии, оставив там все свои дела и привязанности: Агарди – дом, политику и жену, которая до конца сезона была занята в местной Опере; Елена – цирк и графиню Киселеву.
Наконец настал день, когда две одурманенные чувством души в едином порыве опустились на «любовное ложе», как будто это само собой разумелось, и соединились в общем стремлении. Рассудок заволокло туманом. Их захватили эмоции. Чтобы не отвлекаться от новых пьянящих ощущений, Елена закрыла глаза и тут же ясно увидела, как в одно мгновенье вспорхнула над землей, к самым облакам, пролетела птицей над ними и вдруг начала стремительно падать. У нее захватило дух, и в этот самый момент в ее сознании промелькнул образ ее Хранителя. Он подхватил ее на руки, вспорхнул вместе с ней высоковысоко в небо, крепко прижал к себе, обвив руками, и вздрогнул. От этого неожиданного движения по ее телу разлилась волна удивительной неги и радости. Но это было еще не все. Когда Хранитель выпустил Елену из рук, она, превратившись в перышко, легко паря и покачиваясь в воздушном потоке, медленно опустилась на землю. Нега потихоньку растворялась, еще долго оставляя ее в недвижимом внутреннем созерцании.
