А кругом бело. Порой казалось, что в этой мертвой, страшной пустыне не может быть ничего живого. Но вдруг снег начинает ворошиться и, поднятый какой-то крышкой, верно от погреба, отваливается в сторону. Из-под крышки в облачке пара вылезает ребенок, почти голый, босой. Увидев нас, забыв, по какой нужде вылез, переступая замерзшими ножками, дрожа от холода, наклоняется к дыре, что-то кричит вниз. Из дыры вылезают такие же, как и он, голоногие дряхлые дед или бабка…
В снегу по. обочинам дороги — сожженные и разбитые танки, орудия, автомашины… Вот такие «путевые зарисовки».
* * *
От Коростеня полк пошел по направлению к Сарнам, железнодорожному узлу и районному центру, но уже не Житомирской, а Ровенской области. Боев пока не было. И фронт не чувствовался.
Но погода… Ночью и утром — мороз, днем — снег с дождем. По обледеневшей дороге кони с трудом, оскальзываясь, падая на колени, срывая подковы, тянули сани. Полозья за два дня перехода стирались. Железных подрезов не было» достать нужные полосы не удалось. Ведь сани-то самоделки, ими не снабжали.
Казаки в зимнем обмундировании, на ногах валенки. Вот и получалось, что днем от талого снега валенки раскисали, ноги в них прели, а ночью мороз. Нетрудно, наверное, это представить. А погода становилась все хуже и хуже. Часто на дорогах был сплошной песок, местами даже ручьи вскрылись.
В районе сарненских болот встретился нам партизанский отряд. Вооружены партизаны были неплохо, в основном, конечно, трофейным оружием: автоматы, пулеметы, гранаты на деревянных ручках за поясами. Вчхвосте их колонны, а она была приличной, около километра, — табунок лошадей, стадо коров, телят, за ними обоз. На бричках мешки, тюки, яшики, столы, стулья — хозяйство. А среди всего этого имущества раненые — забинтованные головы, руки, ноги, подвязанные к дощечкам, к палкам. Пока партизанам взаимодействие не предлагалось, и они перебазировались в другой район Ровенщины, за реку Горынь.
Двигались только ночами. В тыл к немцам зашли совсем незаметно. Сплошной линии фронта не было. Отсиживались немцы по хуторам и селам. Еще жестче стала дисциплина на маршах. Курить категорически запрещалось. Кара нарушителям была жесткая. Наказывал — плетью по спине — сам командир полка.
После большого ночного марша полк втянулся в лес. Остановились. «Слеза-а-ай!» Спешились. Казаки растирали ноги лошадям, стали соображать о завтраке. Кто-то из сушняка развел маленький костерок. Уже рассвело. Можно. Только чтобы дыма не было. У костра весело, словно и не было тяжелой бессонной ночи, балагурят весельчаки о приключениях, случаях всяких. А ведь знали, что идем по немецким тылам и что сегодня-завтра быть бою. Быть… Штаб уже разведку вперед послал, с минуты на минуту казаки вернутся, и тогда… Что будет тогда, знали те, кто бывал в боях, а таких и половины не осталось.
После осенних боев в полк пришла молодежь, которая пороху не нюхала. А поглядишь и на тех и на других, возбуждения не прячут. От волнения? Старики — те не подавали виду, что волнуются, а вот молодежь — эти рады, словно щенята, а многим вот-вот стонать от ран… А некоторые, может быть, и смеялись-то последний раз. Для многих из них бой, наверное, романтика, прогулка в обнимку с опасностью там, где стреляют, совершают героические подвиги и геройски умирают с возгласами «За Родину!» «За Сталина!», но умирают, конечно, не они, а кто-то другой. До них еще не дошло, что их тоже может убить, и даже без геройского поступка, и даже не успеют они и крикнуть. Просто так — пуля. Или осколок. Ударило. Упал. И все. Вроде не было того человека на свете…
Вспомнилось в этот момент, как в одном бою проходил я мимо санчасти, раненых много было. Около крыльца небольшой хатенки санинструктор перевязывал молодого бойца, а тот громко спрашивал сидевше-. го рядом, ждущего перевязки пожилого казака:
— А это долго будет заживать? Меня сейчас в госпиталь отправят?
— Да-да, непременно отправят. Помолчи только, тебе вредно разговаривать, — ответил ему санинструктор.
Паренек был ранен в грудь. Наискось от левого плеча под правую руку намотано несколько бинтов, через них расплылось темно-красное пятно. Паренек еще что-то хотел спросить у казака, повернулся к нему, но изо рта на подбородок потекла кровь, он стал вытирать ее рукой, недоуменно посмотрел на окровавленную ладонь и, вдруг запрокинув голову чуть не до спины, опустился на руки санинструктора…
— Ну вот и отвоевался парень. Жаль. Еще совсем мальчишка… — тихо проговорил пожилой казак.
Старики, бывалые, те спокойнее. Но это только внешне. Покуривали, переговаривались не спеша. Кто-то без надобности перекладывал свое немудреное имущество из одной переметной сумы в другую, долго разглядывая каждую мелочь. Другой, говоря что-то соседу, вдруг умолк на полуслове, задумался. И через минуту, заметив удивление на лице соседа, отошел к коню или повозке, сделав вид, что ищет что-то. Все чувствовали близость боя.
А любой бой — это смертельная опасность, и привыкнуть к ней нельзя. Можно только делать вид, что страха не знаешь и что незнакомо тебе это чувство. Только делать вид!
Кому смерть нипочем, тот уже не боец. Он и себя погубит, и товарищей. У смерти, которая ходит за человеком, в бою свои пути. Смерть везде может на-. стичь. Но в бою многое зависело от умения чувствовать опасность, от сноровки, от боевого опыта, наконец, от того счастья или несчастья, которые подарила тебе судьба.
А умереть каждый боялся. Но проявляли эту боязнь по-разному. Одни теряли самообладание, контроль над собой, расслаблялись, становились пассивными. Таких смерть находила в первую очередь. Другие, наоборот, становились намного энергичнее, злее, собраннее. Такие выживали чаще.
К концу привала тучи разошлись. Выглянуло солнце. На верхушках деревьев, на хвое разными цветами переливались капли и еще нерастаявший ледок. По толстым стволам деревьев прыгали поползни. Где-то невидимый дятел долбил кору. Удары его клюва, как автоматные очереди, слышались то отчетливо, то глуше.
Полк пошел дальше, шли часов до четырех дня.
— Сто-о-ой! Слеза-а-ай! — донеслось с головы колонны.
Спешились, подошли к опушке. Слева большой луг. За ним вдалеке были чуть видны какие-то постройки, небольшой хуторок, за ним — лес. Взводы первого эскадрона, развернувшись цепью, пошли вперед короткими перебежками. Стрельбы пока не было. То ли противника там не было, то ли не заметил пока наших казаков-пехотинцев.
Докатилось не очень дружное «Ура-а-а!» и тут же — трескотня автоматов. Словно ожидавшие этого «Ура», — по лугу хриплыми вспышками зачастили мины. Минометы били откуда-то из-за построек. В нашу сторону помчались, догоняя друг друга, строчки трассирующих пуль. Разрывные щелкали по веткам деревьев так, словно автоматчики стреляли у нас за спиной.
