ему пройти через Магелланов пролив в Южное море, то есть Тихий океан. Ему также приказывалось «по возможности торговать с чужеземцами товарами из владений Ее Величества. Поскольку ныне они не подчиняются ни одному христианскому государю, есть большая надежда в обмен получить от них золото, серебро, пряности, лекарственные снадобья, кошениль [алый краситель] и различные другие товары, способные обогатить державу Ее Величества и дать немало работы ее флоту». Дрейк провел 13 месяцев в плавании и еще 13 месяцев «на побережьях, стараясь больше разузнать о здешних князьях и краях». Инструкции Елизаветы I намекали, что под предлогом торговли Дрейк, возможно, занимался изучением пределов будущей империи.
Суеверные моряки боялись переименовывать корабль на полпути – считалось, что это приносит несчастье. Но Дрейку везло с «Золотой ланью» намного больше, чем можно было ожидать. Хотя стояла зима, и флоту досаждал сильный встречный ветер, им удалось преодолеть лабиринтообразные протоки Магелланова пролива общей протяженностью около 560 км всего за 16 дней, с учетом коротких остановок, которые они делали, чтобы набрать воды и набить пингвинов про запас. Магеллану потребовалось 37 дней, чтобы пересечь пролив. По пути Дрейк объявил несколько островов и географических ориентиров собственностью королевы Елизаветы и Англии – эти же земли Магеллан когда-то отдал королю Карлу V и Испании.
24 августа 1578 г., в день святого Варфоломея, флот повернул из открытого моря в пролив. Дрейк по-прежнему бдительно следил, не покажутся ли поблизости испанские корабли или солдаты, которые могли патрулировать здешние воды и береговую линию. Пролив оказался, как и ожидалось, довольно узким – «с сильным ветром, частыми поворотами и множеством опасных мест», отмечал Флетчер. Чтобы благополучно пройти его, «требовалось суждение искушенного знатока, не единожды бравшегося за подобную работу». Дрейк блестяще продемонстрировал все необходимые навыки. Стоило флоту оставить позади устье пролива, как они словно бы снова попали из широкой реки «в огромное море». Они двинулись дальше и на следующую ночь миновали остров, который как будто «чудесным образом парил в воздухе, объятый негаснущим пламенем».
Моряки ожидали, что течение в проливе будет направлено с востока на запад, «но опыт подтвердил обратное», хотя приливы и отливы там чередовались в привычном порядке. Пока все шло хорошо. Англичане уходили все глубже в объятия пролива.
Обычно проливы и внутренние водные пути, а также родственные им фьорды и заливы возникают после того, как ледник, пробивший скалы, отступает. Пейзажи Магелланова пролива производили возвышенное, торжественное впечатление. Оруженосец Дрейка Фрэнсис Претти писал: «По обе стороны от нас высились горы; даже самые низкие из здешних гор поражают своей исполинской высотой, а между тем есть и другие, которые, как это ни поразительно, по высоте превосходят их и столь возвышаются над своими собратьями, что между ними умещается три ряда облаков».
По словам лоцмана да Силвы, они «шли, не встречая никаких препятствий или помех со стороны ветра и погоды: возвышенности по обеим сторонам стояли, покрытые снегом, и весь пролив был тих и спокоен». В какой-то момент, пробираясь по этим таинственным водным путям, они поняли, что они не одни. Вдалеке они разглядели «индейских рыбаков на каноэ или плоскодонках», мирно плывущих по своим делам. На мгновение можно было поверить, что мир достаточно велик, чтобы вместить своих обитателей во всем их разнообразии.
Внимание Дрейка привлекли три острова условно треугольной формы, один из которых он, по словам Флетчера, посчитал особенно «прекрасным, большим и плодородным». Дрейк назвал их островами Королевы Елизаветы.
Два соседних острова кишели «незнакомыми птицами» размером чуть меньше гусей, с пухлыми плотными телами. Вместо перьев их покрывало подобие короткой бархатистой шерсти. «Эта дикая птица не может летать, поскольку ее крылья слишком коротки и не имеют перьев, но покрыты каким-то пухом, наподобие того, какой бывает у молодых двухмесячных гусят, – писал Флетчер (разумеется, это были пингвины). – Голова, глаза и ноги у них очень похожи на утиные… Они размножаются и селятся на суше, а днем спускаются к морю кормиться. Они так жирны, что могут передвигаться только шагом, и с них нельзя снять кожу, не сняв также и плоти, по причине их чрезвычайной тучности». Впрочем, как оказалось, эти птицы обладали недюжинной силой. Когда люди пытались дубинками отогнать их от гнездовий, пингвины хватали дубинки клювами и крепко держали. Кроме того, они испускали ужасное зловоние (хотя моряки, от которых тоже пахло не лучшим образом, могли этого и не заметить).
Пингвины могли показаться неуклюжими во всех отношениях, кроме одного. Они отлично плавали, «охотились в воде на другую живность и спасались от любого зверя, желающего их схватить». Их было на удивление много: Флетчер писал, что их люди за один день перебили три тысячи пингвинов, а поскольку мясо этих птиц оказалось «весьма питательным и полезным», их многочисленность можно было считать настоящим подарком судьбы.
Но судьба приготовила им и менее приятные подарки. Откуда взялся на одном из островов распростертый труп неизвестного человека? Когда его попытались перенести, «его кости, не удержавшись вместе, рассыпались». Пролив не собирался сразу раскрывать им все свои тайны. Прежде чем покинуть эту группу островов, Дрейк приказал срубить дерево и забрал ствол с собой, чтобы когда-нибудь в будущем доказать Елизавете I, что он действительно побывал в Магеллановом проливе.
На каменистых пляжах лениво возлежали семейства морских слонов. Эти удивительные трехметровые существа с короткими ластами и уходящей в плечи округлой головой лениво хлопали по влажному песку широкими хвостами, разбрасывая его в разные стороны. На других отмелях толпились пингвины, а над головой кружили огромные черно-белые кондоры. В иле цвели миниатюрные белые орхидеи. Густая местная растительность источала опьяняющий аромат. Ветер приносил запах влажного мха, смешанный с ароматом полевых цветов, освежающей прохладой ледников и легким острым привкусом морской соли. Монументальные ледники всех оттенков голубого, серого и бурого возвышались над маленькими кораблями Дрейка. Иногда от ледников откалывались глыбы льда, и глубокий рев эхом разносился над расщелинами и непрозрачной водой.
В глубине островов под непроницаемым лиственным навесом царила вечная тьма. «Лес здесь настолько густой, что нам приходится постоянно сверяться по компасу, – писал молодой Чарльз Дарвин, посетивший Магелланов пролив на борту корабля «Бигль» в 1834 г. – В глубоких оврагах царит не поддающаяся описанию картина мертвенного запустения. Снаружи бушует ветер, а в этих лощинах ни одно дуновение не тревожит листья самых высоких деревьев. Здесь так мрачно, холодно и сыро, что не растут даже грибы, мхи и папоротники». Когда Дарвин наконец выбрался из заколдованного леса на вершину, его глазам предстал тот же вид, который несколько столетий назад развернулся перед людьми Дрейка: «Неправильные цепи холмов, испещренных пятнами
