Несколько лет назад, когда я находилась в Риме, английское посольство прислало ко мне грациозную девушку-маори с просьбой послушать ее и сказать, есть ли у нее голос. Звали ее Мина, и она сказала, что хочет учиться пению под моим руководством. У девушки был непоставленный, но довольно сильный от природы голос, чем-то напоминавший трели птиц ее далекой родины. Однако вскоре нам пришлось прервать занятия, так как Мина заболела.
У бедняжки начала ослабевать память, ее преследовали кошмары, пришлось срочно отправить девушку домой. Я очень огорчалась, тем более что после отъезда Мины долго не получала от нее никаких вестей.
Наконец однажды пришло письмо из Новой Зеландии. Сестра больницы, в которой лежала Мина, сообщала мне, что девушка постепенно приходит в себя, а в конце добавляла, что Мина очень часто вспоминает обо мне.
И вот совсем недавно ко мне нежданно-негаданно явился один юноша-новозеландец. Он рассказал, что Мина выздоровела и посылает мне скромный подарок — булавку, инкрустированную в стиле маори кусочками эмали.
* * *
Мне хочется добавить еще несколько подробностей о моем втором турне по Австралии. Пожалуй, с этой далекой страной связаны мои самые лучшие воспоминания, и я испытываю искреннюю благодарность и симпатию к ней. До сих пор мною иногда овладевает настоящая тоска по прекрасной Австралии, и я радуюсь, когда слышу разговоры о ее бурном развитии и блестящем будущем.
Кроме больших городов, таких, как Сидней, Мельбурн, Брисбен, Аделаида, я с нежностью вспоминаю и о небольших селениях, куда надо добираться через бесконечные степи и целые леса эвкалиптов.
В Южном Уэлсе, что расположен неподалеку от Брисбена, компания знакомых пригласила меня на пикник в лесу. Привлеченные, а может быть, напуганные нашим вторжением, с веток внезапно вспорхнули и закружились в воздухе сотни на диво красивых зелено-голубых попугаев, устроивших оглушительный концерт, не знаю уж, в нашу ли честь или в знак протеста.
Я не боюсь показаться нескромной, если скажу, что на мою любовь к их родине австралийцы ответили мне такой же любовью.
Я уже писала о моем триумфальном первом турне и о встрече с кумиром австралийцев — знаменитой певицей Нелли Мельба, которая отнеслась ко мне очень дружелюбно. Когда я давала первый концерт в Сиднее, все, буквально все цветочники города прислали мне цветы, и сцена просто утопала в них.
Моя популярность была столь велика, что я даже невольно принесла удачу одному ресторану в Сиднее. До моего приезда он влачил довольно жалкое существование. Однажды я зашла туда, чтобы выразить свою признательность его владелице, приславшей мне в подарок чудесную пижаму с ручной вышивкой. После обычных приветствий ко мне подошел повар-венецианец, которому не терпелось выразить свое восхищение моим пением. Я воспользовалась удобным случаем и спросила у него, могу ли я рассчитывать на обед по-венециански — мне уже изрядно надоели изощренные блюда китайских ресторанов и толстенные австралийские бифштексы.
— Что бы вы хотели, синьора?
— На первое ризотто, но только приготовленный по всем правилам.
— А на второе?
— Умираю от желания попробовать печенку по-венециански. Но именно по-венециански, с гарниром из лука и поленты.
— Приходите завтра, синьора, все будет приготовлено по вашему вкусу.
На следующий день я снова пришла в этот ресторан. Ризотто был бесподобен. Мне казалось, что я обедаю в одной из знаменитых тратторий моей Венеции. Печенка по-венециански таяла во рту, а приправа оказалась на редкость сочной.
С того дня я не раз обедала в этом чудо-ресторане, услаждая себя любимыми блюдами моей Венеции. Хозяйка ресторана не преминула использовать мои посещения в целях рекламы, и в меню ресторана появилось немало блюд «а-ля Тоти Даль Монте».
На следующий год, уже в Риме, ко мне в гостиницу явилась синьора из Австралии. Не узнав еще хозяйку ресторана в Сиднее, я попросила ее зайти ко мне в номер. Но едва она назвалась, я сразу вспомнила ризотто с зеленым горошком и замечательную печенку.
Синьора рассказала, что я принесла удачу ее ресторану. Блюда «а-ля Тоти» пользуются неизменным успехом, а повар-венецианец стал своего рода знаменитостью.
— Я просто не знаю, как выразить вам свою благодарность! — воскликнула синьора, протягивая мне изящную корзину. — Я слышала, что вы очень любите цветы, и решила подарить вам чисто австралийское растение.
Темно-коричневые гроздья цветов боронии удивительно красивы и пахучи. Я открыла корзину и убедилась, что цветок сохранил всю свою свежесть и несказанный аромат. Мне показалось, будто я вдыхаю запахи Океании, и в особенности запах одного, австралийского цветка, дающего плоды, похожие на большой орех, наполненный красной, как у граната, жидкостью с мелкими зернышками. Жители Австралии, добавляя в эту жидкость сливки, готовят очень вкусное сладкое кушанье.
* * *
Третий раз я побывала в Австралии в 1928 году. Это был памятный и очень важный для меня год.
Мистер Тейт, представитель крупной австралийской фирмы «Вильямсон», поставил дело на широкую ногу. Кроме меня он пригласил теноров Де Муро и Мерли, баритона Гранфорте, сопрано Аранджи Ломбарди, Скавицци, Лакоску, басов Аутори и Ди Лелио, ряд других отличных певцов, а также труппу французского театра. Режиссерами спектаклей и директорами были Баваньоли и Фугаццола.
Мой репертуар включал обычные для меня оперы, а также «Сказки Гофмана».
С Де Муро я познакомилась в «Ла Скала» на репетициях оперы «Дочь полка». После прослушивания Тосканини сказал о нем:
— Он поет в стиле Тоти.
Де Муро был очень музыкален и обладал превосходным голосом, напоминавшим по тембру Карузо.
Красивый, вежливый, высокообразованный (он окончил юридический факультет), Де Муро с некоторых пор стал ухаживать за мной. Хотя он происходил из знатной семьи, но никогда не кичился своим баронским титулом и был очень экспансивным, общительным человеком.
Поездка в Австралию была для меня горькой из-за разлуки с другом и товарищем по искусству, с которым я была связана большим чувством. Луиджи Монтесанто, чудесный певец и актер, нашел во мне родственную душу.
Мы познакомились с Монтесанто в Чикаго, когда вместе пели в операх «Риголетто», «Лючия ди Ламмермур» и «Линда де Шамуни», открыв друг в друге большую духовную близость и сердечное влечение.
Однако Монтесанто в ранней молодости женился на одной певице, милой и доброй женщине. Простая и недалекая, она могла дарить Монтесанто лишь свою молчаливую преданность и заботу. Но, как глубоко честный человек, он и не помышлял о разводе, да и у меня не хватало духу даже подумать об этом.
