Будущему царю жилось в роскошных покоях явно нелегко. Страхи росли, навязчивые мысли преследовали его беспокойное воображение, а каждая темная коморка великокняжеского двора казалась наполненной коварными неосязаемыми и невидимыми, но всегда присутствовавшими врагами. Его, как указывал Василий Ключевский, «ласкали как государя и обижали как ребенка». В его детстве это жгучее омерзительное напряжение было вечным спутником. Под воздействием обстоятельств, во враждебной обстановке всеобщего предательства и угроз, которые начали отчетливо проявляться после смерти матери, будущий самодержец чувствовал себя незащищенным. Он становился все более замкнутым, в нем формировался безнадежный интроверт с затаенными противоречивыми и, по большей части, враждебными чувствами ко всему окружающему. Настороженность и подозрительность в отношении бояр, которые, как он ощущал, приложили руку к гибели его молодой матери, негибкое поведение и торможение социальной адаптации, с одной стороны, и старательная услужливость бояр «на людях» во время приемов и официальных мероприятий, с другой, сформировали совершенно специфическое отношение Ивана к миру. Иван опасался его, в то же время ощущая возможность напасть самому, поскольку должен был стать государем. Малолетний правитель ни от кого не слышал даже намека на сомнение в его царственности и верховной власти, и это первое впечатление стало самым сильным стимулом для доказательства реальности этой власти, пусть даже путем устрашения влиятельного окружения, в котором он усматривал не просто сообщество врагов, но преграду для исполнения своей царской воли. Подтверждение этому он нашел в книгах, где ненавязчиво повествовалось о данной Богом власти и использовании ее для подавления окружающих.
Уйдя целиком в себя, он с трудом находил в себе силы бороться с одиночеством, подтачивавшим его изнутри. Некоторые исследователи отмечают, что Иван с малых лет много читал. Эдвард Радзинский утверждает, что Иван Грозный был одним из наиболее образованных государей в Европе, добавляя, что он дивился самовластию своего отца и деда, читая о них в книгах. По всей видимости, книжные сентенции вкупе с сатанинскими раздражителями холодного и желчного детства взяли верх над всеми остальными ощущениями, направив все мысли Ивана Грозного в русло исступленного поиска для выхода накопившейся энергии. Ему хотелось не создавать, а жечь, он жаждал поставить всех на колени, продемонстрировать выдающиеся качества. В результате развитый изобретательный ум будущего самодержца вместо блистательных идей государственного преобразования и самосовершенствования изрыгал лишь сценарии издевательств и разрушений. В нем рано начала проявляться крайняя неустойчивость психики, выражающаяся в склонности поддаваться наговорам и влиянию, а также в неустанном поиске новых впечатлений при отсутствии привязанности к кому бы то ни было. Будущий царь напоминал озлобленную забитую собаку, которая из страха бросается на любого другого пса, лишь бы утвердиться и подавить других ради признания своего социального статуса. Отсюда берут начало дикие отроческие выходки Ивана, когда он, оглушенный безумной атмосферой двора, сбрасывал с теремов кошек и собак, а затем «начал роняти и человеков». Так он компенсировал свою брошенность в раннем детстве, мстил за то, что его оставили в пустых покоях взрослеть наедине с самим собой.
Пожалуй, годы отрочества стали определяющими в становлении будущего самодержца. Он то и дело капризничал, демонстрировал извращенность восприятия, совершая поступки один ужаснее другого, но взамен получал от бояр-опекунов только похвалы. Никто не одергивал юного великого князя, более того, некоторые хитроумные представители боярской знати только подзадоривали его, чтобы досадить другим. Поэтому неудивительно, что прошло еще немного времени, и Иван с разгульной компанией сверстников, больше напоминавшей банду, начал носиться по Москве, зашибая лошадьми людей, наезжая на прохожих и не испытывая при этом смущения или угрызений совести. По свидетельству летописца, потерявший всякое понятие о приличии отрок грабил на улице «всенародных человеков, мужей и жен… скачуще и бегающе всюду неблагочинно». Более того, как потом рассказал Курбский, сначала один из близких людей великого князя, а после своего бегства из России от надвигающихся репрессий злейший враг и красноречивый обличитель тирана, в молодые годы Иван приказал замучить до смерти нескольких своих сверстников. Безнаказанность и вседозволенность сделали свое дело: появился новый маньяк вселенского масштаба.
Нельзя не согласиться с автором исторической биографии самодержца Русланом Скрынниковым в том, что бояре очень долгое время умудрялись использовать молодого властителя для своих целей, прежде всего для обогащения и возвышения. Даже коронация царя была задумана не Иваном, а его дальновидными приближенными; ведь кое-кто из царской родни в связи с возвышением самого самодержца получил новые привилегии и земельные владения. Зато и монарх получил кое-что очень важное. Став царем, он по-иному взглянул на себя: отныне он чувствовал себя великим человеком, посредником между небесными силами и всем остальным миром, как минимум, вверенной ему Богом территории. Теперь он жаждал славы, он тосковал по признанию своего величия, он намеревался блистать, пусть даже эта дорога к звездам будет усеяна костями тех, кем он правил.
Иваном долго манипулировали, не подозревая, что он также научается и делает свои страшные выводы. Нет сомнения и в том, что свое первое политическое убийство, имея четырнадцать лет от роду, малолетний царь совершил по науськиванию бояр, ловко сыгравших на его желании отомстить за смерть матери, лишение его кормилицы Аграфены и убийство Овчины-Оболенского, которого, будучи еще мальчиком, Иван справедливо считал своим защитником. А еще – за испытанные и испытываемые страхи перед опекуном и дальним родственником, не знавшим пределов в своих поползновениях: Андрей Шуйский ворвался однажды в столовую палату, и в присутствии великого князя Ивана его люди избили боярина Воронцова, а на митрополите Макарии изорвали роскошную мантию.
Эти действия опекуна хоть и испугали Ивана, но одновременно возбудили в нем ненасытную жажду крови и насилия. Именно эти ощущения припомнились будущему Ивану Грозному, когда он неожиданно приказал верным псарям схватить самого Шуйского и лишить жизни без положенных в таких случаях разбирательств. Молодой правитель уже упивался убийством, своим «узаконенным» правом государя вершить судьбы; он не только ликовал от ощущения, что вызывает ужас у окружающих, но и стал испытывать потребность унижать убивая. Ему все больше стал нравиться процесс падения человека в бездну; он жаждал увидеть вначале душевное смятение и шок от психологической атаки, превращение некогда сильного и авторитетного мужа в животное, всеми силами борющееся за жизнь. Самою смертью после ее частого повторения он пресытится, ему вскоре станет интересен сам процесс убивания, чтобы он был непременным автором сценария и главным зрителем. Иван-палач уже жаждал зрелища грубого насилия, по всей видимости получая от этого наслаждение, не исключено – психосексуального характера.
