Софья Александровна с дочерью Наташей, 1899
За домом был прекрасный яблоневый сад с фонтаном и цветниками, дети много гуляли там. С родителями они виделись мало – утром за завтраком («Доброе утро, мамочка!») да вечером за ужином («Спокойной ночи, дети»), росли они под присмотром няни и в основном Fraulein, Люции Ивановны Зенинг, немки из Гольдингена (потом Кулдига в Латвии). Она, тогда еще очень молодая, любила их без памяти (будучи неравнодушной, правда, безответно, к Александру Васильевичу), но строга была чрезвычайно. От нее на всю жизнь осталось прекрасное знание красивого прибалтийского диалекта немецкого языка, выправка («Не сутулься!»), привычка к идеальному порядку и любовь к немецкой культуре.
Александр Васильевич был занят почти круглые сутки. Помимо дворянской богадельни, требовавшей много внимания и хлопот – хозяйственных и врачебных и часто психотерапевтических, поскольку старики – разорившиеся дворяне – порою плохо уживались друг с другом, он подрабатывал частной практикой в клинике доктора Усова (где познакомился с лечившимся там Леонидом Андреевым и даже стал одним из персонажей его рассказа «Жили-были»), на заводе Михельсона, в Большом театре. Кроме большой семьи (потом еще родились Юрочка и Ксеничка, правда, недолго прожившие) приходилось содержать целый штат прислуги: горничных, кухарку, швею, а также платить дворнику, швейцару, экономке, кучеру… Революцию 1905 года Власовы встретили сочувственно, но без восторга. Взгляды в семье были, конечно, левые, как и у всей тогдашней интеллигенции: осуждали японскую войну, правительство, но террор не принимали. Александр Васильевич был известен как доктор передовых взглядов, неподкупный. Когда в Бутырке был убит Петр Шмидт и власти распространили версию о самоубийстве, сестра Шмидта ходатайствовала перед тюремным начальством, чтобы тело освидетельствовал не тюремный врач, а доктор Власов (знакомы они были, наверное, через дом Плевако, где жили и Шмидты). <…> Лето проводили в разных местах – в Ассерне, Братовщине. Ас 1910 года началось строительство собственной дачи в Петровске, под Ярославлем.
Александр Васильевич, Софья Александровна, Люция Ивановна Зенинг и дети: Леля, Вова и Наташа, 1911
Был куплен большой участок земли, недалеко от железной дороги. За строительством наблюдала Софья Александровна – Александр Васильевич был очень занят в Москве делами богадельни. Жили неподалеку от стройки, у знакомых. Как хватало сил у молодой пианистки с годовалой Ксеничкой на руках и еще тремя детьми нанимать рабочих, увольнять пьяниц, следить, чтобы прораб не обсчитывал, решать, где копать колодец и как строить веранду, она пишет об этом в письмах к мужу, «своему любимому мальчику», где в каждом письме (через день, а то и каждый день) – бездна любви и тоски. Кроме строительства дома, сразу начали разбивку сада с погребом, горкой, качелями, крокетной площадкой. Из леса были привезены 50 маленьких елочек, и дети должны были каждый день выливать под каждую елочку ведро воды. Когда 60 лет спустя дядя Володя [Власов] посетил Петровск, единственное, что осталось от их прежней жизни, – аллея прекрасных высоких елей. <…>
А в 1914 году началась война. Поначалу она не очень чувствовалась, потом начались трудности с ездой, продовольствием. Пришлось сократить заготовки варенья – трудно было достать сахар. Софья Александровна пишет в Москву, чтобы экономка варила крыжовенное варенье, не добавляя спирт, – ведь введен сухой закон.<…>
В сентябре 17-го еще сохранились отголоски прежней жизни. Все пока живы… В Большом абонемент: идут «Кощей» и «Иоланта» с Неждановой. На именины Софьи Александровны собираются гости, постоянные «винтеры» (игроки в винт), Нина Гладкова, ее подруга Наташа Орлова, Померанцевы, Гура Сакович, приехал из действующей армии Юра Игнатов, счастливо избежавший солдатского самосуда.
В октябре Москва «опять накануне великой забастовки. Будет бастовать всё, даже водопровод». Наташа ходит на вечерние французские курсы, но вечером возвращаться становится все опаснее. На Лубянской площади однажды трамвай наехал на пьяного солдата, остальные солдаты (наверное, не менее пьяные) разбили вдребезги трамвай, устроили митинг с криками «долой». В городе темнота, фонари не горят. <…> В 1919 году от сердечного приступа внезапно умирает Александр Васильевич: ночью его вызвали к больному, там он и скончался, с докторской трубкой в руках. Было ему 48 лет. Из богадельни Власовых выгнали анархисты, сожгли библиотеку. Кое-как перебрались по соседству, на Донскую, в дом Белянкиных, купцов, уехавших за границу. Постепенно дом заселяли, «уплотняли», появлялись все новые жильцы из рабочих, с неприязнью и враждебностью относившиеся к «бывшим». С большим трудом и хлопотами удалось спасти от реквизиции рояль, для чего понадобилось собирать множество справок, подтверждающих его необходимость пианистке и учительнице музыки Софье Александровне. <…>
Кроме того, бабуля подрабатывала в музыкальном отделе Педагогической библиотеки. Но в 1920 году она вынуждена была подать заявление об уходе в связи с плохим состоянием здоровья. Ее начальник отреагировал на это следующим посланием:
«Многоуважаемая Софья Александровна! На основании Вашего заявления мне пришлось, к сожалению, известить музыкальный отдел о Вашем уходе со службы. Но, делая это, я испытывал очень неприятное чувство, что меня в начатом довольно успешно при теперешних условиях полезном и нужном деле покидают самые деятельные и ценимые мною сотрудники. Я считаю долгом выразить Вам глубокую благодарность за совершенные Вами весьма нудные и скучные подготовительные работы по каталогизации педагогической библиотеки, тем не менее необходимые и кладущие основу делу. Эти самоотверженные и обыкновенно столь мало ценимые труды, тем не менее, на деле имеют огромное значение, так как устанавливают первое, что нужно для всякого дела, – порядок, а время все особенно убеждает в том, насколько он необходим и какою трудною ценою достигается. Позвольте мне рассчитывать, что, когда изменятся ужасные условия, при которых Вам пришлось работать и которые никто так не сознает, как я, борющийся с ними всеми силами при весьма малой успешности в результатах этой борьбы, Вы вернетесь в организованную уже библиотеку-читальню в качестве опытной ее руководительницы. Ваше серьезное и основательное, терпеливое и внимательное отношение к делу, за какое бы Вы ни брались, я глубоко ценю и еще раз выражаю искреннее сожаление о том, что обстоятельства времени, тяжелые условия работы и состояние здоровья заставляют Вас выйти из числа моих сотрудников. Глубоко преданный Вам и уважающий Вас Э. <фамилия неразборчива> 6.01.1920 г.» До 1937 года мы вместе с бабулей жили на Донской. Затем я с мамой и папой переехала на Ордынку, а бабуля – к сыну в Газетный переулок. Папа получил две комнаты в большой, во весь этаж, коммунальной квартире в надстройке Аршиновского дома рядом с Николой-на-Пыжах (Большая Ордынка, дом 29, квартира 13). Дом купца Аршинова был выстроен в русском стиле с крыльцом на пузатых колонках, как в русском тереме. А сын Аршинова основал на отцовские деньги ВИМС – Институт минерального сырья, где папа и был профессором. Церковь тогда была хоть и закрыта, но не разрушена, и на ее синем куполе сияли большие выпуклые звезды.
