Сокольники разрослись чуть ли не в целый город; это будто выселки Москвы, в них в самое короткое время свалили не один десяток тысяч деревьев, и в образовавшихся просеках все строятся и строятся; на них во всем: в постройке, в удобствах, в образе жизни, даже в манере гулять — лежит купеческий характер. В лесу кругом по причине близости фабрик куча черного народа, купец — хозяин в Сокольниках; в них его и хорошие и дурные стороны: раскатистая русская песня по роще — и заугольное пьянство где-нибудь у услужливого Федьки или Васьки, строгий семейный быт — и жены как невольницы, с потупленными долу очами, без слов, без мысли, двигающиеся под руку с благоверным; раскрытые объятья сильному мира и сжатый кулак, кому нужда по горло; с иголки платье и нередко грязное белье…
Парк и Сокольники — два маленькие мира, два общества, едва знакомые друг с другом, и нравственное их расстояние гораздо дальше, нежели то, в котором они лежат, но дело тут, разумеется, не во внешности. Некоторые из подробностей о них надеемся передать в отдельной статье «Московские окрестности».
ОЧЕРКИ МОСКВЫ. ВЫПУСК ВТОРОЙ
Года три назад мы выпустили книжку, собрав в ней несколько статей, обративших на себя кое-чье внимание в газетах, и напечатали их под общим заглавием «Очерки Москвы». Книжка пришлась ко времени: кое-что выяснила, пошумела и разошлась в довольно значительном количестве экземпляров. Означив на ней, что это первый выпуск, мы этим некоторым образом обязывались выдать и второй, но официальные занятия, в которых и сам как-то настраиваешься официально, помешали этому; вполовину же о чем бы то ни было говорить не хотелось… Поэтому-то второй выпуск «Очерков Москвы», может быть, к благополучию, не явился вскоре после первого и появляется, может быть, к неблагополучию, теперь… Может быть, он еще не будет последним, если передаваемые сведения о ходе общественной московской мысли, о работах и заботах москвичей о Москве и о том, как многие планы переходят в действительность и как нередко ею уродуются и наоборот, и, наконец, как именно ползет московская действительность, могут послужить к чьей-либо пользе или развлечению.
Москва в последнее время как будто изменилась; но это изменение большею частию кажущееся, нежели действительное. Думали, говорили и писали об этом ее изменении действительно много в последнее время, представлено, рассмотрено и решено весьма немало проектов, но еще очень не многое приводится в исполнение и еще менее исполнено… Главная роль в заботах об изменении Москвы к лучшему, бесспорно, принадлежит Московской городской общей думе, в которой соединились все знания и таланты, вся соль Москвы, так сказать, ее сливки — «сок умной молодежи», сказали бы мы стихом Грибоедова, но там все-таки не одна молодежь. Именно этой-то думской деятельности мы и посвящаем наш второй выпуск «Очерков Москвы».
Деятельностью Московской думы видимо и часто даже не шутя интересуются, что у нас вообще не часто в отношении серьезного дела; в том периоде этой деятельности, которого мы являемся бытописателем, деятельность эта была до того сильна и ярка, что разжигала даже страсти, что также у нас не часто; известный публицист «Московских ведомостей», вероятно, переломал не одну дюжину перьев, выпуская против направления этой деятельности статью за статьей, и даже отказался от содействия в трудах Думы как гласный — так он был затронут этой деятельностью! Некоторые гласные до того тормошились этим публицистом, были поставлены им в такое неудобное для них положение, что получили даже название девяти мучеников, и все это вследствие одной подписанной им рекламы. М. П. Погодин в одном из заседаний со свойственной ему прямизною сказал великую истину, что у нас, к сожалению, ясно и здраво понимают дело молчащие, а говорящие по большей части оказываются непонимающими, что, действительно, не раз подтверждалось самим опытом. Не однажды разные сословия встречались в Думе лицом к лицу во имя своих интересов и бились напропалую. Г. Ботвинский ходил целым ополчением против уничтожения безденежной, жеребьевой раздачи площадных участков мещанам, но в конце концов сознался, что он человек неученый и с учеными людьми спорить не может; ученым же на этот раз оказался г. Кетчер, который на заметку г. Шипова по поводу перевода боен при колбасных за город для отстранения дурного запаха отвечал, что если только по этому поводу, то придется и все сортиры перевести за город!
Вот что, между прочим, говорит о Московской общей думе один из лучших органов русской печати «Современник»:
«Вообще, как Петербург ни склонен смеяться над Москвой, а она с толком принялась за городское хозяйство и ведет дело умненько. Если она так же будет продолжать его, то есть всякое основание думать, что она далеко оставит за собой Петербург, довольствующийся большею частию одним красноречивым разъяснением вопросов. Это, впрочем, мы говорим не о думе Петербургской, а вообще о склонности Петербурга к красноречию. Правда, что и Москва не без красноречивых людей: в самой Думе заседают почетные редакторы «Московских ведомостей», которые отлично приготовляют все сорты российского красноречия, даже с латинскою приправою и которые чуть не погубили «Городской листок», находя более приличным и разумным предоставить для замечания о городском хозяйстве столбцы «Московских ведомостей», а для обнародования различных официальных документов Думы завести, пожалуй, при «Московских» же «ведомостях» особое приложение, с умеренной платой за оное редакции за шрифт, набор и печатание, но таковыхкрасноречивых людей в Московской думе находится немного. Большею частию заседают там все члены или мало говорящие, или молчащие. Это хороший знак. При частом употреблении того способа, какой хочет ввести М. П. Погодин для выпытывания из молчащих членов Думы их мнений, говорить их заставят и мало-помалу приучат. Зато, когда они будут говорить, они будут говорить только дело. Какая будет благодать! В них не будет страсти ни ставить вопросов, ни формулировать их, ни вотировать, ни интерпеллировать, ни делать амендементов и т. п., вообще не будет мерзкой страсти рисоваться формою парламентаризма, без чего русский красноречивый человек обойтись не может. А второе и главное, на них не будет иметь никакого влияния красноречие «Московских ведомостей» даже и в том случае, когда оно будет блистать самыми остроумными и глубокомысленными изречениями древних!
