Геринг принял меня очень радушно, предложил выполнять наркозы при всех операциях, которые производились у него почти ежедневно в небольшом операционном зале. За короткие наркозы мне платили 50 крон, а за длительные, которые продолжались иногда по 3–4 часа, платили по 100 крон. Заработки были хотя и не регулярные, но хорошие. Кроме этого Геринг устроил меня ординатором по легочным болезням в бесплатную амбулаторию Красного Креста. Заведовал амбулаторией незнакомый мне, очень вежливый и обходительный доктор Чапек. Но я не входил с ним в контакт и работал совершенно самостоятельно. Новизна работы меня захватила, я старательно возился с каждым приходящим к нам, и — о, радость! — за два-три месяца количество пациентов амбулатории возросло с пятидесяти до ста — ста двадцати в приемный день. Я торжествовал, и администрация была очень довольна. А в свободное время я работал еще в нескольких университетских клиниках. За это Красный Крест платил мне 900 крон в месяц, чего моей семье — а вскоре Оля родила сына, в котором я души не чаял, — вполне хватало!
Но вот весной я как-то забежал в центральное объединение чешских врачей и спросил места в деревне на время летних каникул, когда участковые врачи обычно разъезжаются к морю, в горы, за границу. Чиновник охотно предложил мне на выбор несколько мест. Но мне было решительно все равно, куда ехать — чешскую провинцию я совершенно не знал, а оплата работы в моем эмигрантском положении была просто баснословна: 100 крон в день, стол, комната! Я выбрал местечко Кошетице. Это оказалась захудалая деревенька с замком какого-то помещика, расположенная на Чешско-Моравской возвышенности.
В деревнях, известно, все новости и происшествия идут по беспроволочному телеграфу. Вскоре о русском докторе пошла слава: русак и зубы рвет, и роды ведет, и шьет, и режет, и всех обитателей богадельни вылечил от всех болячек…
А мне запомнилось, как однажды после обеда в ординаторскую ворвался местный пекарь Беранек. На нем не было лица. Оказалось, что его жена сильно кровоточила после тяжелых родов, которые по обычаю вела местная повивальная бабка. Минуты на сборы — и я у пострадавшей: у нее произошел разрыв шейки матки. Нужно срочно шить. Спешу. Но тут свой ритуал: пятнадцать минут в горячей воде со щеткой, три минуты в растворе сулемы и пять — в алкоголе. Это нужно — иначе неотвратимый сепсис, который почти всегда в таких случаях кончается смертью. Начинаю шить. Кровотечение останавливается, я облегченно вздыхаю. А в это время в спальню на цыпочках входит встревоженный Беранек и говорит:
— Господин доктор, к вам приехала делегация — просят выйти к ним.
— Какая делегация? — спрашиваю.
— Из Горжепника. Это село километрах в шести от нас.
— А что они хотят от меня?
— Не знаю. Но на автомобиле приехали сам староста, учитель городского училища, заведующий дорогами и даже Коубек — торговец…
Окончив работу, вымыв руки, выхожу к делегации, и тут состоялся разговор, который запомнился мне во всех подробностях.
— Господин доктор, — начал старый Коубек, влиятельный торговец, который держал всю округу в руках, — мы, представители соседнего местечка Горжепник, долго следили за вашей деятельностью в Кошетицах и уполномочены просить вас — занять место нашего участкового врача. Нам нужен человек, который умеет вести роды, знает хирургию и вообще такой, как вы!
От такой речи я опешил и, разведя руками, спрашиваю:
— Но разве у вас нет врача?
— Есть, но он уходит на место своего отца.
— Ну, а конкурс? — спрашиваю снова, зная, что места врачей занимаются исключительно по выписанному в таких случаях министерством здравоохранения конкурсу.
— Это ничего не значит. Мы поедем к министру и заявим, что иного врача к нам просто не пустим! — категорически заявляет Коубек.
— Но, послушайте, я совершенно не собирался идти на участок. У меня иные планы. Я гол как сокол, а для открытия практики нужно много денег. У меня нет ни обстановки для квартиры, ни нужного инструментария…
Но тут меня перебили сразу же и Коубек, и учитель Купшовский, и староста. Они разбили все мои «но» по пунктам, разъяснив, что в местечке есть две сберегательные кассы, что мне беспроцентно дадут, сколько будет угодно — 20–30 тысяч крон. Коубек пообещал снять у местной помещицы квартиру для меня в так называемом «замке». Словом, оставалось только одно — получить мое согласие, и решили, что на следующий день они приедут ко мне за окончательным ответом.
Утром я позвонил в Прагу жене:
— Попробуем? Не на век же…
Оля согласилась. Мы попробовали и… остались в этом краю на всю жизнь…
Горжепник, древнее село в тысячу жителей, притаилось на берегу небольшой речушки Трнавки. Площадь с парой еврейских лавчонок и ратушей, хороший костел, большое имение, которым верховодила помещица Горакова, три-четыре улицы — вот и все. Местечко понурое, старое, не блещущее природными красотами, но выбирать было не из чего — нужно было начинать жизнь.
В Горжепнике в сберегательной кассе я занял, как было договорено, 20 тысяч, еще 10 тысяч в долг дал мне тесть. Сергей Осипович, кроме того, подарил нам недорогую кухоньку, старинный ореховый буфет, довольно красивый, но уже отслуживший свой век. Заехав на Пршикопы, у братьев Чижковых я накупил массу необходимых медицинских инструментов… Местный столяр в Горжепнике на второй же день привез мне превосходную дубовую спальню, сделал сиденья к стульям, обновил их и дал мне в столовую большой круглый стол. У второго столяра я заказал турецкий диван, шкафы для инструментов. Сын помещицы свозил меня в окружной городок Пелгржимов, где я купил ковер, занавеси, и вот наша квартира приобрела жилой вид.
Еще не был оборудован рабочий кабинет, еще требовалось пополнить лекарствами аптеку, а пациенты не ждали и повалили валом. До обеда я занимался консультациями их, после обеда ездил к больным, которые не могли передвигаться. Неоднократные вызовы выпадали и на ночь. В общем я должен был обслуживать около пятнадцати деревень с населением приблизительно в три с половиной тысячи человек. Совершенно неожиданно ко мне потянулись люди и из соседних Кошетиц и прилегающих к ним деревень. Практика оказалась огромной, разрасталась с каждым днем, в местной газете, издаваемой в Пацове, начали обо мне писать хвалебные отзывы. Писали, что наконец-то у нас, в провинции, появился врач, который все умеет, что скорая врачебная помощь теперь обеспечена. На одну из этих статеек зло откликнулся врач Манда, заявив, мол, какая же это скорая помощь, если парень ездит всюду на повозках и даже машины у него нет. Но за этим дело не стало. Мне тут же предложили в рассрочку все, что душа захочет: и пишущие машинки, и автомобили, и лекарства, и книги, и обстановку. Нужно было иметь большую изворотливость и терпение, чтобы отделаться от всех этих вежливых, настойчивых и обходительных представителей чешской коммерции.
