Маляру на вид было лет сорок пять. Худощавый, аскетического телосложения, небольшого роста, он был необычайно подвижен. Впалые щеки, полный рот стальных зубов, мощные, постоянно двигающиеся желваки и жесткий взгляд выдавали в нем человека, прошедшего суровую школу жизни. Маляр был совершенно непредсказуем. Иногда он был деловит и расчетлив. Изредка на него нападала хандра, и тогда он становился задумчивым и печальным. Но чаще всего бесшабашное, удалое веселье фонтаном било из него. За столом Пашка всегда брал инициативу в свои руки. Более остроумного собеседника представить себе было трудно. А когда он напивался, то брал гитару и своим сиплым, но необычайно симпатичным голосом с жиганским надрывом пел блатные песни. Перебрав через край, он непременно начинал плясать. Да так, что легендарный летчик Маресьев, тоже потерявший две ноги и ухитрившийся управлять самолетом с помощью протезов, наверняка позавидовал бы ему. Только лишь одно увлечение Маляра никак не гармонировало с его образом жизни. Он страстно любил оперу и был завсегдатаем Большого театра.
Однажды во время антракта Пашка увидел в театральном буфете экзотическую пару. Пожилой генерал нежно оказывал знаки внимания своей спутнице - молоденькой красивой девушке с ярко выраженной испанской внешностью. Пораженный необычной красотой девушки, Маляр ринулся в атаку. Завязав разговор, он выяснил, что Лолита ребенком была вывезена в Советский Союз из Испании вместе с большой партией испанских детей. В Москве она вместе со своими земляками жила в общежитии, училась, посещала испанский клуб и стала довольно сносно говорить по-русски. Одинокий генерал, семья которого погибла в самом начале войны, познакомился с Лолитой на вечере в испанском клубе, где читал лекцию, и страстно влюбился в нее. Девушка ответила генералу взаимностью, поселилась в его квартире, и через неделю у них должна была состояться свадьба.
Неизвестно, чем сумел очаровать темпераментную испанку безногий, не отмеченный особым интеллектом, грубоватый, небрежно одетый инвалид. То ли своим диким норовом, то ли необузданным напором, то ли неукротимой страстью. А может быть, врожденное материнское чувство жалости к обделенному судьбой человеку сыграло роль первой искры в сердце Лолиты Родригес.
Оставив роскошную квартиру генерала в престижном доме на улице Горького, Лолита перебралась в крохотную, вечно грязную комнатушку деревянного домика в Косом переулке. С учебой и испанским клубом пришлось расстаться. Будучи вором в законе, Маляр не имел права жениться. Да и не нужно ему это было совсем. После медовой недели, проведенной в хмельном угаре, Пашка заметно охладел к своей возлюбленной. Да и она была в шоке от его неожиданных выходок. В связи со своей ночной работой Маляр обычно вставал поздно. Частенько к этому времени его комнатушка наполнялась заходившими на огонек друзьями. Любимой забавой Маляра было накрыть лежащую с ним Лолиту одеялом с головой и с грохотом выпускать газы из своего пропитанного водкой и чесноком желудка.
- Паса! Паса! - вырываясь, кричала из под одеяла задыхающаяся Лолита. - Мне дусно! Мне осень нехольёсо!
- Терпи, краля! - заливаясь хохотом и подмигивая друзьям, покрепче закутывал одеялом ее голову Маляр. - Бог терпел и нам велел!
Одно время Лолита устроилась работать страховым агентом. Теперь всех Пашиных друзей она постоянно уговаривала застраховать свою жизнь и имущество. Урки настороженно выслушивали ее, а потом принимались весело хохотать. Но некоторые, все-таки жалея Лолиту, шли ей навстречу и выкупали страховой полис, после чего тут же выкидывали его в помойное ведро. Постоянно выпивая со своим возлюбленным, Лолита быстро пристрастилась к водке и превратилась в опустившуюся, потрепанную алкоголичку. Тогда Маляр поселил ее в соседнюю комнату к дряхлому старику, за которым она должна была теперь ухаживать. Изредка он продолжал пользовался ее услугами, в том числе и сексуального плана, наливая ей рюмочку-другую водки…
Мы с Морозом шустро бросились выполнять столь ответственное поручение, и через пол часа две бутылки водки и нехитрая закуска уже стояли на столе.
- Ну рассаживайся, пацанва! - приглашал Маляр, придвигая к нам деревянные табуретки и расставляя на столе принесенные бутылки, огурцы, колбасу. - Сейчас отметим знакомство.
Протезы были уже надеты, и передвигался Маляр на них довольно шустро. Не заставляя себя долго уговаривать, мы с Морозом уселись за стол. Пассажир разлил водку по стаканам.
После нескольких глотков комната поплыла у меня перед глазами. Маляр открыл патефон, поставил пластинку, покрутил ручку, и пространство заполнилось чарующими звуками.
- «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…» - изо всей силы орал Маляр под патефонное сопровождение.
- «В этот час ты призналась, что нет любви!» - вторил ему Пассажир. - Еще по чарке, братва!
Потом Маляр сменил иголку, вновь завел патефон и, поставив цыганочку, принялся отплясывать на своих протезах так, что весь деревянный домик заходил ходуном. Перепуганные соседи разбежались и попрятались по своим комнатам. Было совершенно очевидно, что это их четко отработанная и привычная реакция. Так как мы с Морозом были уже не в состоянии двигаться, за следующими бутылками в магазин направился Пассажир.
Наступило опухшее, ноющее, ослепшее, оглохшее утро. Мороз, свернувшись калачиком, валялся около открытой двери. Маляр, уткнувшись рожей в тарелку, спал на табуретке. Лева Пассажир отсутствовал. Я же, обложившись подушками, занимал самое фешенебельное место в комнате - диван. Отвратительная каша во рту требовала немедленной промывки. На столе оставался рассол от огурцов. Жадно припав к банке, я выхлебал все до дна.
- Ну что, пацаны, может, похмелимся слегка? - вынул физиономию из тарелки Маляр и взялся за бутылку. - Надо хмарь согнать.
Я изо всех сил отрицательно замотал головой. Проснувшийся Мороз тоже отказался.
- Как хотите! А я долбану стопарь для настроения. Лола! - заорал он. В дверь заглянула перепуганная испанка.
- Ну-ка сваргань пацанам яичницу! Скоро поедем на практику, а голодное брюхо к учению глухо! - загоготал Маляр. - Примешь стакашку?
- Налей глоток! - застеснялась Лолита.
Через несколько минут на столе появилась сковородка с шипящей яичницей. Пока мы с Морозом расправлялись с ней и другими остатками вчерашнего пиршества, Маляр снял протезы и озабоченно разглядывал свои культи.
- Натер вчера. Я, братцы, протезы разбиваю за два-три месяца. Люблю погудеть! - говорил он, смазывая воспаленные места какой-то мазью. - Предки-то у вас имеются?
- Да, - протянул Мороз. - Матери. А у него еще и бабка! - кивнул он в мою сторону.
