меня ждет сокрушительный провал. Малоизвестная актриса из массовок помогла мне пройти ускоренные «курсы женского благородства». Странно, но я сейчас даже не помню ее имени. Так бывает: имена людей, которым мы чем-то обязаны, быстрее выветриваются из нашей памяти, нежели имена тех, кто причинил нам боль и зло.
Ключом к пониманию характера леди Уиндермиер стали ее слова в сцене объяснения с мужем: «В женщинах, которых называют хорошими, таится много страшного — безрассудные порывы ревности, упрямства, греховные мысли. А так называемые дурные женщины способны на муки, раскаяние, жалость, самопожертвование».
Эти слова явились для меня откровением. Может быть, именно тогда я впервые поняла, что не мой это удел — играть положительных или отрицательных героинь, я должна играть судьбы женщин.
Мои героини были совершенно несхожими, между ними не было ничего общего. Они вторгались в мою жизнь из разных времен и слоев общества. Признаюсь, на некоторых из них я посматривала с опаской, ибо каждая была Женщиной, «плохой» ли, «хорошей» — это иной вопрос. Я начинала робкое знакомство с каждой новой «таинственной незнакомкой», чтобы для зрителей стать Натальей из «Осенних зорь» В. Блинова, Ниной из «Карточного домика» О. Стукалова, Кэт из «Острова Афродиты» А. Парниса, Клеопатрой Гавриловной из «Почему улыбались звезды» А. Корнейчука, Паранькой из «Весеннего грома» Д. Зорина… Я называю мои главные роли лишь шестидесятого — шестьдесят первого годов. С каким напряжением я тогда работала! И с каким наслаждением!
После Параньки я играла баронессу Штраль в «Маскараде» М. Ю. Лермонтова — даму из высшего общества, вынужденно участвующую в маскараде, поставленном жизнью. И вдруг я почувствовала, что тоже становлюсь действующим лицом маскарада и жесткие правила игры и поведения без скидок на усталость, симпатии и антипатии мне диктует театр. Помню, после премьеры «Маскарада» мне безумно захотелось встретиться с баронессой Штраль, если бы она существовала в действительности, и спросить:
— Как я вам, баронесса?..
У меня есть редкая возможность посмотреть на себя со стороны, на ту, какой я была в год прихода в труппу Малого театра, глазами удивительно талантливой и проницательной актрисы Елены Николаевны Гоголевой, которая оставила об этом такие строчки: «Элина Быстрицкая пришла в труппу Малого театра в 1958 году. Все мы хорошо знали эту актрису по кино. Только что с огромным успехом по экранам страны прошел „Тихий Дон“ в постановке Сергея Герасимова, где Быстрицкая блестяще сыграла Аксинью. Предшествовала ей интересная работа в фильме Фридриха Эрмлера „Неоконченная повесть“. Но это было в кино. Я и мои товарищи хорошо знали, что экран и сцена драматического театра — не одно и то же. Театр требует несколько иных данных. Тут и умение держать образ не на один кадр, а на целый вечер, жить на сцене перед зрителями несколько часов, и способность перевоплощаться именно в ту героиню, которая предложена автором, и, наконец, обладание безупречной речью и дикцией, что так важно именно в Малом театре.
Думая об этом, я, будучи членом художественного совета, решила посмотреть дебют Быстрицкой в спектакле по пьесе Оскара Уайльда „Веер леди Уиндермиер“, где ей поручили заглавную роль. Прекрасные внешние данные актрисы меня не удивили. Но вот чудесный, хорошего диапазона голос, великолепная дикция, элегантность — обрадовали. Чувствовалось, что она владеет своим сильным, свежим голосом, придавая ему мягкость, бархатистость. Ее звучное слово было наполнено искренним чувством и мыслью, будило сопереживание зрителя. Быстрицкая хорошо владела телом, жесты ее были красивы, походка — изящна».
Мне порою приходит в голову странная мысль: вдруг собрались бы вместе мои героини — вот образовалось бы изумительное общество.
Часто спрашивают: есть ли у меня, сыгравшей на сцене и в кино десятки самых разных женщин, идеал женщины?
Именно потому, что я сыграла роли разных женщин из разных эпох, из разной жизни, я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Все роли мне одинаково дороги: за каждой из них — труд души, огромное волнение, сбывшиеся и несбывшиеся надежды. И выделять кого-то особо мне бы не хотелось.
Но я могу сказать, что мне никогда не нравились женщины грубые, мужеподобные, забывающие о своем высоком предназначении на земле. В последние годы в моду вдруг вошла распущенность в одежде и нравах. Иные девицы проходят по жизни, стуча каблуками мужских ботинок, в пальто и куртках, сшитых из солдатского сукна. Они не прочь ругнуться матерком, выпить в троллейбусе бутылку пива прямо из горлышка, навесить на себя железки и бляхи… Умом я понимаю, что это форма самоутверждения, стремление выделиться из толпы. Я их не осуждаю. Просто мне кажется, что это существа некоего среднего рода, возникшего на стыке столетий и культур. И леди Уиндермиер или миссис Эрлин мне гораздо ближе, нежели эти раскрепощенные дочери смутных времен.
Спасибо всем — друзьям и недругам!
На концертах в моем детстве, в провинциальном Нежине, бойкие ведущие в финале произносили такие слова: «Всем, всем большое спасибо!» Вот и я сейчас, думая о своей работе в Малом театре, говорю: «Всем, всем большое спасибо! И друзьям, и недругам-соперницам. Все вы меня многому научили».
На мое счастье, у меня в театре оказалось немало друзей. Большие актеры и актрисы, которые не только помогали, но и раскрывали передо мной уникальный мир любимого театра.
Я дружила с Софьей Николаевной Фадеевой. Она не была «первейшей» актрисой. Но я ее помнила по роли Аги Щуки в «Калиновой роще» А. Корнейчука, спектакле, который я увидела в Киеве, когда была студенткой театрального института. И восхищалась этой ее работой. Когда уже в Малом театре Софья Николаевна проявила ко мне доброе отношение — я была рада. Я очень ценила ее дружбу. Точно так же, как гордилась дружбой с Еленой Николаевной Гоголевой, которая у меня сложилась после нашей совместной игры в «Волках и овцах», где я была Глафирой.
Очень много я общалась с ними в гастрольных поездках; тогда у меня появлялась возможность расспрашивать их о Малом театре, узнавать что-то интересное и необходимое. Хотя я никогда не задавала вопросов о том, чего мне не следовало знать, — я всегда как-то чувствовала это и была осторожна. Но однажды, зная, что Софья Николаевна в очень сложных отношениях с
