литературную деятельность братьев Белл в тайне.
Утром 19 октября 1847 года, всего через два месяца с того дня, как издатели первый раз прочли рукопись, Шарлотта получает первые шесть экземпляров своего романа. На этот раз претензий к изданию у автора быть не может: три тома в матерчатом переплете, отличная бумага, ясная, крупная печать.
«Если книга не будет иметь успех, то не по Вашей вине, виноват будет автор. Вы – вне подозрений», – в тот же день пишет она Смиту.
Первые отзывы были весьма сдержанными, рецензент «Атенеума» отметил «несколько необычный стиль, к которому я готов отнестись с уважением, но удовольствия он мне не доставляет».
А вот автору «Ярмарки тщеславия», критику куда более придирчивому, «Джейн Эйр» удовольствие доставил:
«Лучше б Вы не посылали мне „Джейн Эйр“, – пишет Теккерей Уильяму Смиту Уильямсу. – Я так увлекся, что за чтением потерял (или, если угодно, приобрел) целый день, а он у меня был расписан по минутам: в типографии ждали рукописи… Книга хороша, кто бы ее ни написал, мужчина или женщина, язык очень богатый и, так сказать, откровенный. От некоторых любовных сцен я даже всплакнул – к изумлению Джона, который зашел подложить в камин угля. Миссионер Сент-Джон, по-моему, неудачен, но неудача эта простительная. Есть места просто превосходные. Не знаю, зачем я Вам все это пишу, но Джейн Эйр тронула меня; тронула и порадовала. Это женская книга, но чья? Передайте мою благодарность автору, его книга – первый английский роман (у французов сейчас одни любовные романы), который я одолел за долгое время».
Лед, как говорится, тронулся.
«Вне всяких сомнений, лучший роман сезона… сюжет захватывает… этот роман мы от души рекомендуем нашим читателям…» («Критик»).
«„Джейн Эйр“ – безусловно, очень умная книга. И очень сильная» («Экзаминер»).
«Роман не похож на все, что мы читаем, за небольшими исключениями. По силе мысли и выразительности среди современных сочинителей Карреру Беллу нет соперников» («Эра»).
Пожалуй, лишь «Спектейтор» усомнился в достоинствах книги, критик уклончиво и невнятно назвал мораль героев романа в буквальном смысле «низким оттенком поведения» („low tone of behaviour“). И то сказать, негоже было такой приличной девушке, как Джейн Эйр, класть руку своего будущего мужа себе на плечо – порнография да и только! «Оттенок поведения» – ниже некуда, как с этим не согласиться. Шарлотта – она до сих пор не верила в успех романа – расстроилась, тем более что критика «Спектейтора» была услышана и воспринята; следом появились в печати эпитеты более резкие: как только книгу ни называли – «непристойной», «безбожной», «пагубной».
«Теперь поношениям не будет конца, – пишет она Джорджу Смиту через месяц после выхода „Джейн Эйр“. – Боюсь, как бы эта точка зрения не сказалась на спросе. А впрочем, время покажет: если в „Джейн Эйр“ есть плюсы, а не только минусы, то роман сумеет разогнать сгущающиеся над ней тучи».
И время показало, что «сгущающихся туч» бояться не придется: две с половиной тысячи экземпляров романа разошлись за два-три месяца. Сегодня такой роман, будь он издан в России, пролежал бы на полках книжных магазинов, боюсь, не один год.
Шарлотта – куда девалась всегдашняя неуверенность в себе – готова за себя постоять, она вступает с критиками в спор, полемизирует даже с таким авторитетом, как Джордж Генри Льюис. Льюис предупреждает начинающего романиста, чтобы тот «сторонился мелодрамы» (а мелодраматических эпизодов в романе, как мы знаем, хватает), придерживался личного опыта и правды жизни, от которой Шарлотта (вспомним Ангрию) не раз отступает. Взять хотя бы эпизод, когда Джейн отказывает Сент-Джону, ибо слышит голос зовущего ее Рочестера, который находится от нее на расстоянии нескольких десятков миль. Шарлотта Льюису возражает:
«Это не обман чувств, и не колдовство – это лишь неразгаданное явление природы. Воображение – очень сильный, беспокойный дар, от которого невозможно отказаться. Неужто мы должны быть глухи к его призывам, бесчувственны к его порывам?.. Если когда-нибудь я напишу еще одну книгу, в ней не будет того, что Вы называете „мелодрамой“, так мне теперь кажется, хотя я и не уверена. Попытаюсь также прислушаться к совету мисс Остен – быть более сдержанной, но и в этом я до конца не убеждена…»
В декабре, всего через два месяца после первого издания, Смит и Элдер затевают второе, и его, как хорошо известно, автор посвящает Теккерею, чей ум, пишет в предисловии Каррер Белл, «более глубок и уникален, чем сознают современники», которые не нашли «подобающего ему сравнения или слов, верно определяющих его талант». Дает Шарлотта в предисловии отпор и «немногим боязливым или сварливо-придирчивым хулителям», которые «выдают внешнюю благопристойность за истинную добродетель» и полагают, что нравственность и светские условности – синонимы:
«Светские условности – еще не нравственность. Ханжество – еще не религия. Обличать ханжество еще не значит нападать на религию. Сорвать маску с лица Фарисея еще не значит поднять руку на Терновый Венец» [43].
Посвящение романа Теккерею было, как выяснилось, со стороны Шарлотты faux pas, о чем она, конечно же, не подозревала. Дело в том, что в 1840 году, всего через четыре года после свадьбы, жена писателя сходит с ума и попадает в сумасшедший дом. Ассоциация с Рочестером и его безумной женой Бертой Мейсон слишком очевидна. Вероятно, именно эти сцены и вызвали у Теккерея слезы, когда он читал роман. Писатель, однако, ничем своих чувств не выдал и вежливо поблагодарил Каррера Белла за посвящение: «Был крайне тронут Вашей любезностью». Чем, естественно, вогнал щепетильную Шарлотту в краску.
«Разумеется, я ничего не знала о домашних треволнениях мистера Теккерея, – писала она в конце января 1848 года Уильяму Смиту Уильямсу. – Для меня он существовал только как автор. Мне очень, очень жаль, если моя неумышленная бестактность приведет к тому, что его имя и дела станут предметом расхожих сплетен».
Предметом расхожих сплетен стал, однако, не Теккерей, а Шарлотта: в Лондоне прошел слух, что Каррер Белл одно время состоял гувернером в доме Теккерея и что роман основывается на реальных фактах. И еще один слух: никаких братьев Белл на самом деле не существует. Начало этому слуху положил… почтальон, который явился с письмом из Лондона в пасторат и поинтересовался у Патрика Бронте, проживает ли в доме мистер Каррер Белл. Шарлотте ничего не оставалось как открыться отцу.
«– Папа, я написала книгу.
– В самом деле, моя дорогая? – отозвался Патрик, продолжая читать.
– Я хочу, чтобы вы взглянули на нее.
– Нет у меня времени читать рукописи.
– Но это книга, а не рукопись. Книга, вышедшая из печати.
– Надеюсь, ты не станешь впредь заниматься подобной ерундой.
– Думаю, мне удастся на этом кое-что заработать. Можно, я прочту вам кое-какие
