говоря, я ведь с ними общался. Все, что они могут сказать: мы боялись. Да, боялись так же, как мы, хотя и других вещей: боялись нас, Великобритании, России (впрочем, России мы тоже боимся) и прежде всего евреев – вот этого мы не боимся и даже не можем понять, этот страх нам чужд. Для нас еврей – это, например, вон тот симпатичный высокий парень с бокалом в руке, с которым мы болтаем на вечеринке. Для них… все, занавес. Однажды вместе со своим знакомым нацистом, после войны переехавшим в Соединенные Штаты, я входил в одну квартиру и на пороге сказал ему: «Кстати, парня, который здесь живет, зовут Боб Голдстайн». И тут мой друг-нацист побледнел и отшатнулся, по-настоящему отшатнулся, он буквально боялся войти в квартиру – и в дополнение к страху испытывал тяжелое физическое отвращение. Почему? Спросите Ханну Арендт, еврейку; «величайшим современным критиком Германии» я бы назвал ее. Впрочем, похоже, и она, выросшая среди них, ответа не знает. Это нечто иррациональное, не логика, а психология. Почему некоторые боятся кошек, или автомобилей, или рыжих козлов? Они сами понятия не имеют. Фобия есть фобия: как показали Фрейд, Юнг и Х. С. Салливан, она вырастает из тех глубин нашего «я», которые самому «я» неведомы и недоступны.
Ipse dixit.
Простите, пожалуйста, если я болтаю лишнее; видите ли, я чувствую, что простые и ясные «ответы» на этот вопрос («Почему нацисты делали то, что делали, способны ли на это и мы, следует ли нам и себя считать виновными?») нас обманывают; простой ответ здесь невозможен. Виновны ли мы в очередной авантюре, которую затевают прямо сейчас безумные «планировщики» в Вашингтоне? Виновна ли какая-нибудь немецкая деревенская бабушка в 1939 году в тех решениях, что принимало бюро Эйхмана в Берлине? Однако есть несколько установленных фактов, о которых стоит помнить.
Когда Гиммлер пожелал присутствовать при казни (расстреле) нескольких ни в чем не повинных и безвредных евреев и ему предоставили такую возможность, от ужаса с ним случился припадок: он едва не потерял сознание, упал наземь, корчился в рыданиях. Адъютантам пришлось силой поднимать его на ноги. После этого Гиммлер издал указ о том, чтобы евреев больше «не расстреливали, но изыскали какой-либо более милосердный способ мгновенного и безболезненного умерщвления». Запомним это и отметим. Даже у нелюдя, у существа, убившего в себе все человеческое настолько, что он смог подняться в высший эшелон нацистской власти, нашлись «человеческие чувства». (А вот Гитлеру смотреть на казни было неинтересно, да если бы и посмотрел, едва ли он выдал бы какую-то эмоциональную или этическую реакцию, – это тоже стоит отметить.) А еще Wehrmacht Soldaten (обычные немецкие солдаты) ненавидели Schwarzers, СС, и считали их убийцами. Отметим и это. Граждане Германии украдкой совали хлеб в запечатанные вагоны для скота, в которых евреев везли через Рейн навстречу смерти. Ремарк рассказывает, как какой-то немец, когда мимо его дома проводили колонну узников концлагеря, заиграл на рояле тему из «Фиделио» Бетховена, ту, что рассказывает об узниках, несправедливо осужденных тираном, которым наконец позволили увидеть солнечный свет. Даже немецкие проститутки приходили к заборам концлагерей, надеясь «что-нибудь сделать» для тех, кто там находится. Иными словами, там, где обычные немцы видели и понимали, что творят с евреями, в них постоянно пробуждались добрые (это слово я пишу без кавычек) намерения; да, наверное, многие плевали в евреев, пинали их, насмехались над ними, бранили… но не все. Die Stille im Lande [85] – так называли нацисты немцев, не одобряющих расовую политику; эти немцы понимали, что стоит им громко высказать недовольство – уничтожат и их. Заметим еще: первыми обитателями концлагерей стали не евреи, а сами немцы. А во время войны несогласие с политикой правительства в Германии означало смерть. Например, одну немку посадили за то, что она выносила мусор, завернув его в газету с портретом Гитлера: суд (так называемый Reichsgericht [86]) счел это «государственным преступлением». И никто не возразил!
И однако немцы – значительная их часть, больше половины – проголосовали за Гитлера и помогли ему прийти к власти законным путем, хотя прекрасно знали о его взглядах на человеческие расы. Почитайте ранние дневники Геббельса: Partei [87] пользовалась поддержкой не буржуазии, а рабочего класса. Отметим, что от коммунистов и умеренных социалистов рабочий класс переметнулся к нацистам. Почему? Могу предположить. Нацисты, как и политические боссы в наших больших городах – Чикаго, Нью-Йорке, Бостоне, – были для всех «открыты», всегда готовы тебя выслушать, помочь, поделиться едой и поддержкой… а немцы в то время голодали, умирали, их выселяли из домов, лишали всего; если помните, стояла Великая депрессия, и простые люди в Германии, как и у нас, дошли до ручки. Один из самых популярных современных фолк-певцов в то время (в конце 1930-х) не только пел в поддержку бастующих и против нашего союза с Великобританией, но и рассказывал, по-южному растягивая слова, что его записали в «японские шпионы»; иными словами, этот великий фолк-певец – его инициалы П. С. [88] – в то время был за нацистскую Германию. Почему? Из-за ее пакта с СССР. В международной политике коммунисты и нацисты некоторое время сотрудничали; ведь нацисты не были «правыми» – это были такие же левые, по крайней мере, пока нацистские танки не ворвались на контролируемую СССР половину разделенной Польши.
Джордж Х. Уэллс в своем комментарии в Niekas говорит о «еврейских националистах», которых «упустили из вида». И об этом стоит сказать: в то же время, когда среди нееврейских жителей Германии распространялась идеология антисемитизма, сами немецкие евреи – в подавляющем большинстве – все более начинали считать себя не немцами, даже не европейцами, а националистами еще не существовавшего национального государства Израиль. (Моисей Мендельсон [89] умолял свой народ не попадаться на эту удочку, а «выйти из гетто и стать частью европейского сообщества», но большинство его не слушало.) Итак, мы видим, что евреи в Германии пришли к тем же идеям, что и донацистские «расисты», например, Вагнер [90], который в таких дискуссиях вечно оказывается козлом отпущения: он, мол, изобрел мысль, что евреи – враждебные Германии чужаки. Чушь собачья! Внимательное исследование идей Рихарда Вагнера показывает, что в конце жизни он порвал с Ницше, поскольку видел путь спасения для Германии (и для человека как такового) в христианской любви, а не в самодовольном милитаризме (см. «Парсифаль»). Так что даже среди знаменитых донацистских теоретиков мы не найдем единообразия во мнениях; зато найдем англичанина по имени Стюарт Хаус Чемберлен [91],
