* Если я упоминаю об этом, то для того, чтобы показать, что дело было организовано не полицией. Всякий имеет право остановить пароход за определенную плату. [Примеч. Л. Седова.]
Из книги «Л.Д. Троцкий. Архив в 9 томах» Т. 7
Отрывки из писем Л.Д. к Н. Седовой [111]
3 сент[ября] 1933 [г.]
Милая, родная Наталочка, как мне мучительно хочется иметь твою старую карточку, нашу общую карточку, когда мы были молоды, но особенно твою… Милая, родная Наталочка, ты в Париже – Раймон [Молинье] привез мне письмо твое, я очень спешно прочитал его, так как Р[аймон] уезжает через полчаса к поезду, – я спешу написать тебе несколько строк… День твоего отъезда был неблагоприятный, нездоровилось, сильно потел… Заходил в твою комнату, искал тебя, трогал твои вещи… принял немного adalin’y на ночь, – второй день был тоже не очень хорош… Сегодня гораздо лучше…
…Жанна [112] и Вера [113] очень ухаживают за мной, чересчур, готовят изысканные обеды и пр[очее]. С Левой был пока мало.
Милая Наталочка, то, что у меня отмирает память на лица (и раньше слабая) очень остро иногда тревожит меня. Молодость давно отошла… но я неожиданно заметил, что и воспоминание о ней отошло: живое воспоминание о лицах… твой образ, Наталочка, молодой, мелькает и исчезает, я не могу его фиксировать, остановить… Очевидно, большое влияние на нервную систему и на память оказали все же годы травли… А в то же время умственно я не чувствую себя уставшим или ослабевшим. Очевидно, мозг стал скупым, экономным, – и вытесняет прошлое, чтобы справиться с новыми задачами. Я часто в постели, прежде чем уснуть… уже совсем засыпая… делаю усилие припомнить твое лицо на лестнице rue Lavando, 4 [114] – где я тебя первый раз увидел – первый раз, Наталочка – мелькнет чистое свежее нежное лицо с пушком, со внутренней духовной жизнью под кожей… страстное и целомудренное лицо – мелькнет, как радостное пятно, и исчезнет… Милая, милая моя.
Надо кончать… еще только 5 минут остается. Не беспокойся обо мне. Мне лучше. Надеюсь, скоро доктор придет. Погода стоит хорошая. Питаюсь хорошо, довольно много фруктов.
Обнимаю твою голову, целую твои ручки, лечи их, Наталочка, лечи хорошо, не спеши, милая, родная.
Твой
[Л.Д. Троцкий] Посылаю не перечитывая
6 сент[ября] 1933 [г.]
Милая моя Наталочка, второго письма нет от тебя, я жду, что скажут доктора… Наш доктор приехал сюда вчера, – сегодня он меня исследовал впервые, занялся всякими анализами и пр[очее]. Он очень, очень внимателен и, по-видимому, серьезный врач, знает свое дело, – а главное очень-очень хочет сделать все, что можно, крайне добросовестно организует дело всяких анализов, все мои рассказы (о болезнях) стенографирует для себя. Мне приятно, что свой человек, преданный, бескорыстный… Он поселился в пансионе возле нас и собирается оставаться столько времени, сколько понадобится для наблюдения. Уже в Париже, по дороге сюда, он подготовил себе лабораторию для исследований… Таким образом, Наталочка, с этой стороны ты совершенно не должна беспокоиться: лучших условий вообще не может быть – хороший и преданный врач, который занят только мною. Это значит, что ты должна теперь в своих планах руководствоваться исключительно соображениями о твоем собственном здоровье, отнюдь не спешить приехать сюда. Самое лучшее было бы, если бы ты из Парижа переехала прямо на новую квартиру [115] . Во всяком случае необходимо, чтоб ты оставила за собой последнее слово в отношении квартиры, то есть ты должна до подписания договора с хозяином одобрить выбор. Переедем мы прекрасно без тебя. Мне трудновато писать, так к[ак] у меня пальцы исколоты (для анализа крови)… (Сердце и легкие в хорошем состоянии!)
Я ограничиваюсь сегодня немногими строками. Поэтому все очень хорошо.
Жанна и Вера очень внимательны. У Левы все хорошо. Саре [116] лучше.
Твой Л[ев]. Очень крепко целую твои руки, пусть они поправляются и будь здорова, не спеши.
[Л.Д. Троцкий]13 сентября] 1933 [г.]
Милая Наталочка, только что получил письмецо от Левы, – он пишет, что ты замечательно поправилась, «никакого сравнения» с тем, что было…
А.К. [Клячко] согласна оставаться с тобой дольше… При этих условиях было бы прямо-таки преступлением для тебя возвращаться сюда. Поскольку дело идет обо мне, о моем здоровье, – лучше ухаживать за мной невозможно (сегодня мне приготовили совсем «необыкновенный» обед, – я уж сердился, сердился…). Сегодня я целый день лежу, чувствую, что мне это полезно; полежу еще несколько дней (читаю). Не беспокойся обо мне нисколько, для моего душевного состояния неизмеримо лучше сознавать, что ты отдыхаешь и крепнешь. Мне было бы теперь неизмеримо тяжелее, если бы я видел тебя рядом, без сна, с больными руками. Оставайся, Наталочка, до новой квартиры, отдохни, ты должна упрочить свою поправку.
Ни о чем другом сейчас писать не могу. Крепко-крепко обнимаю тебя.
Твой
[Л.Д. Троцкий]19 сентября] 1933 [г.]
Это письмо Лева забыл (я ему напоминал!) [117] .
19 сент[ября]. Милая моя Наталочка, сегодня у меня был трудный день, но хороший: острые и горячие споры с Р. М[олинье] в присутствии и при участии Левы, Бласко, Эрвина [118] , Лезуаля и всех наших, здешних. Я много говорил, моментами очень резко, но не обидно, а по-отечески, и это всеми чувствовалось. Настроение создалось слитности, внимания, – и я почувствовал себя… стариком-учителем. Позже Левусятка [119] пришел ко мне в спальню, сперва несколько незначительных фраз, потом я сказал что-то о себе, он припал головой к моему плечу, обнял: «Папочка, я крепко люблю тебя». Совсем маленький. Я крепко обнял его и прижался щекой к его голове. Он почувствовал, что я взволнован, и на цыпочках вышел из комнаты… Потом опять была внизу, в столовой, беседа, но уже совсем не политическая, наоборот, спокойная и «задушевная» по тону. Все глаза так хорошо смотрели на меня, и я опять почувствовал себя «старцем», – но без горечи, а с теплотою, слегка разве с грустью. Во время этой беседы я часто ловил на себе горящие глаза Левусятки. Выглядит он не очень хорошо: бледен, землистый цвет лица. Сейчас Лезуаль и Бласко уехали (поездом), Раймон, Лева [120] и Бауэр уезжают завтра утром в автомобиле. Мне жаль, что Лева уезжает: ко мне здесь очень хорошо относятся, но все-таки нет никого совсем своего.
Устал все же от сегодняшнего дня и хочу лечь спать: сейчас половина десятого. Спокойной ночи, Наталочка моя, родненькая, хорошо ли спишь ты? С адалином или без? Будь здорова, будь спокойна.
Твой
Л.[Троцкий]20 [сентября 1933 г.]
Ночью просыпаясь, часто звал тебя вслух: Наталочка, где ты? Гете говорит, что старость не возвращает нас в детство, а застает еще настоящими детьми. После того, как я днем чувствовал себя вроде «мудрого старца», я ночью чувствовал себя покинутым мальчиком, который зовет свою маму.
