в сгоревшем Доме актера. Меня трясло, а Гриша, наоборот, казался очень спокойным. Это было спокойствие мудрого человека, понимавшего, что не этот, так другой Дом актера все равно будет.
Гриша Горин провел первый вечер «При свечах» в новом Доме на Арбате. Он все делал истово — так, как будто пишет пьесу для главного театра страны за очень большие деньги. И в тот день он пришел что-то доделать. А мне как раз принесли альбом с фотографиями дома и описанием его истории. Среди прочего, в альбоме упоминалось, что дом связан с булгаковской Маргаритой, которая пролетала на метле мимо его окон. Я показала этот текст Горину. Он замер на какое-то мгновение, а затем, как сумасшедший, сорвался и убежал. Через час звонит: «Приготовь веник или щетку». Он уже знал, как использовать новый факт.
В этот вечер в здании бывшего Министерства культуры, а теперь — Дома актера, собрались замечательные люди; Губенко, Табаков, Рязанов, Этуш, Гердт… Мы проходили по 6-му этажу, где размещались кабинеты замминистров. В каждом разворачивалось какое-то действо. На 7-й этаж я передвигалась уже на метле. Мария Владимировна Миронова несла свечку. Гриша Горин тогда произнес речь, в которой заметил, что совпадение имени булгаковской героини с моим — не случайное. Я слушала Гришу с замиранием сердца.
Что такое талант Гриши, можно показать и на другом примере. Мы готовили 60-летие Дома актера в Театре Вахтангова. Мне казалось, что обязательно надо собрать людей у того Дома, на Тверской, а потом на троллейбусе привезти их сюда, на Арбат. Излагаю замысел Горину. «Замечательно!» — восклицает он и начинает произносить речь, которая к моей примитивной идее — везти всех оттуда сюда — имеет уже весьма отдаленное отношение. У него в голове возникает образ. И на этом образе он построил весь вечер.
Открылся занавес, на сцену под песню Окуджавы «Синий троллейбус» выехал настоящий троллейбус с надписью «Тверская, 16 — Арбат, 35». Он двигался мимо установленного на сцене памятника Пушкину, а затем — мимо фонарей на Арбате. Из троллейбуса вышли участники первого вечера в Доме актера, состоявшегося в 1937 году.
Когда передачу готовили к эфиру, я попросила написать: «Идея — Григория Горина». Потому что действительно это была уже его идея.
Он рождал идеи легко. Брошенные кем-то слова в его голове приобретали смысл и выстраивались в сценарий.
Однажды мы уговорили его поехать в качестве члена жюри в Нижний Новгород на фестиваль «капустников» «Веселая коза». Посмотрев выступления, он сказал мне, что надо привезти молодых актеров в Москву. Потом не раз напоминал об этом. И когда актеры наконец приехали, Гриша счастливый сидел в зале и следил за реакцией публики так, как будто это он сам выступал. В том, что теперь победители фестиваля «Веселая коза» ежегодно приезжают в Дом актера, большая заслуга Гриши.
Гриша многое мне подсказывал. Вообще у меня складывалось впечатление, что Гриша Горин ничего не делает: сидит дома, ждет, когда я ему позвоню, и мгновенно откликается на мою просьбу. Но выходили книги, появлялись новые спектакли. Когда он успевал? Не было случая, чтобы он отказал мне, сославшись на какое-то срочное дело. Наверное, он единственный человек, который не позволял себе этого.
Когда мне позвонил Шура Ширвиндт и сообщил о смерти Гриши, я тут же бросилась к нему на квартиру. Там был совершенно подавленный его друг Игорь Кваша с женой Таней. В абсолютной растерянности находилась Люба Горина. Гриша брал на себя все семейные заботы, и Люба в этот момент, видимо, ощущала наступление какого-то финала.
Григорий Горин был выше наших сиюминутных забот и переживаний, мелких политических игр и человеческих страстей. Он видел мир иначе. К счастью, он иногда показывал его и нам.
ГРИГОРИЙ ГУРВИЧ
Внешне необаятельный — полный, с заметным, искажающим его лицо тиком, Гриша Гурвич обладал огромным внутренним обаянием.
Кажется, самый первый номер Гриши, который мне довелось посмотреть в Доме актера, — «Мишки». Номер оказался очень актуальным: тогда на устах у всех были Михаил Сергеевич Горбачев, Михаил Михайлович Жванецкий, Михаил Александрович Ульянов и Михаил Филиппович Шатров. Каждому из них посвятили куплет. Эту песню я могла слушать непрерывно.
Были две песни, посвященные мне: «Позвони мне, позвони…» и на мотив «Рио-Риты». Грише удавалось так писать, что я и смеялась и плакала одновременно. Грусть и радость, лирика и юмор, соединившись в Грише Гурвиче, давали невероятный результат.
Я очень ревниво отнеслась к тому, что Гриша занялся другим делом — взялся ставить спектакль. Мне казалось, он рожден именно для «капустника», и не верила, что он добьется успеха в ином жанре.
Обидно мне было еще из-за того, что Гриша ставил этот спектакль в учебном театре ГИТИСа, а не в Доме актера. Но Гриша так решил, а своих решений он обычно придерживался твердо.
Первый спектакль — «Чтение новой пьесы» — мне понравился сразу. Вспоминая сейчас все, что поставил Гриша, — вплоть до последнего спектакля «Великая иллюзия» — я понимаю, какой путь прошел театр за несколько лет. Наверное, другого такого примера не найдешь. Актеры ведь начинали фактически с самодеятельности.
Музыкальные спектакли Гриши вызывали во мне множество чувств, ни одно из которых я не испытываю, когда смотрю современные мюзиклы. Гриша был создан для этого жанра, что сразу понял Марк Захаров, который и посоветовал ему ставить музыкальные спектакли.
Несмотря на страшную занятость в театре, про старый Новый год в Доме актера Гриша никогда не забывал, Он не только был автором большинства номеров, но и вел этот вечер. И всегда писал новую песню. Ее исполнял хор, включавший в себя несколько поколений. Гурвич объединял многих. И все — Константин Эрнст, Андрей Разбаш, Вячеслав Зайцев, Валерий Плотников и даже Александр Ширвиндт — беспрекословно его слушались.
А на 60-летии Дома актера Гриша в финале выпустил на сцену меня, чтобы я исполнила последний куплет песни. Я тогда не могла попасть ни в одну ноту (сейчас иногда попадаю). Но мое пение произвело на зал ошеломляющее впечатление. Таким образом, Гриша и меня вывел на большую сцену.
Проходят годы, и я понимаю, что такого «домактерского» человека, как Гриша Гурвич, мне уже не встретить.
ОЛЕГ ЕФРЕМОВ
Актером Ефремовым я увлеклась не сразу. Мне он казался каким-то неказистым. Но, прочитав об Олеге Николаевиче в книге Натальи Крымовой «Имена», я посмотрела на него другими глазами.
Когда Ефремов с трибуны съезда Всероссийского театрального общества произносил пламенную речь о перестройке, об отжившем уже свое ВТО, о новом Союзе театральных
