чем окружающих.
На вечере в Доме актера Доронина сыграла отрывок из спектакля, а потом начала читать стихи. Мы, приученные к тому, что незатейливые строчки нынешних песен сами вливаются нам в голову, уже отвыкли воспринимать серьезную поэзию. Но здесь зал был буквально наэлектризован: Доронина читала великолепно.
В последней части вечера Татьяна Васильевна пела специально написанные на мотивы известных песен посвящения Славе Зайцеву, Геннадию Хазанову, Юрию Яковлеву. Сначала это показалось странным: величайшая актриса решилась на «самодеятельность», но затея нашла такой отклик у зрителей! Когда же Татьяна Васильевна запела на мотив «О, голубка моя» песню, посвященную мне и папе, я дала волю слезам.
Мне кажется, вечер стал важным событием не только для Дома актера, но и для самой Дорониной.
Преклоняясь перед Олегом Николаевичем Ефремовым и любя Татьяну Васильевну, я считала, что они могут преодолеть разногласия.
После какого-то заседания в Государственной думе но вопросам театра я подошла к Татьяне Васильевне и спросила, не хочет ли она вместе с нами поехать поздравить Олега Ефремова с днем рождения? Она достаточно враждебно на меня посмотрела. Я поняла, что напрасно полезла со своим предложением.
Но все-таки я мечтала увидеть стоящих рядом Татьяну Васильевну и Олега Николаевича. Когда мы готовились отмечать 60-летие Дома актера, мы включили в сценарий эпизод, в котором с одной стороны на сцену должен был выйти Олег Николаевич с букетом цветов, с другой стороны — Татьяна Васильевна. Не требовалось произносить никаких слов — он просто молча вручал ей цветы. Но этому не суждено было состояться. Может, мы проявили недостаточно терпения и настойчивости. А может, это просто было невыполнимо. Решать за двух великих художников трудно.
Татьяна Доронина — мощнейшая актриса. Это становится еще яснее теперь, когда после современных кинопроизведений увидишь вдруг «Еще раз про любовь» или «Три тополя на Плющихе».
ЮРИЙ СОЛОМИН
В молодости, живя на Петровке, я порой встречала Юрия Мефодьевича, идущего на работу в Малый театр. Уже появился к тому времени фильм «Адъютант его превосходительства», и я, видя Соломина на улице, если можно так сказать, издали преклонялась перед ним.
Я не могу утверждать, что прекрасно знаю Юрия Мефодьевича. Но я его безумно люблю. По-моему, он совершенно незащищенный, ранимый человек. Я не представляю, как он мог быть министром, — он слишком мягкий для этого. Кроме того, он не способен к интригам и хитросплетениям и даже не замечает их. Подтверждение этому — случай с избранием председателя Союза театральных деятелей.
Михаил Ульянов собирался покинуть свой пост, но все умоляли его остаться. Шел съезд театральных деятелей, и долгое время на съезде не было понятно, останется он или нет.
А я в те годы чувствовала прилив сил: удалось после пожара поднять из руин Дом актера, и мне казалось, я могу больше, чем руководить Домом. Я понимала, что это переворот в сознании: всегда председателем был великий актер и вдруг — Эскина. Но ведь изменилось время, и во главе должен был встать человек, который знает, как надо вести дело в новых условиях. Я предварительно поговорила с секретарем Союза Анатолием Мироновичем Смелянским, и он обещал обсудить это с Ульяновым.
Появились публикации в газетах. Моя кандидатура не вызывала негативной реакции.
На съезде Михаил Александрович говорит, что не будет баллотироваться, но его продолжают уговаривать. Я слышу разговоры, что возможна кандидатура Соломина, которого скорее всего не выберут из-за «его националистических взглядов».
Начинается выдвижение кандидатур — в том числе предлагают Соломина и меня. Хотя я уже поняла, что мое выдвижение — полная нелепость. Меня знают в Москве, а на съезде Москвы и не видно. Во время обсуждения Юлия Борисова и Сергей Юрский говорят обо мне замечательные слова, а затем выходит директор одного из региональных театров и заявляет, что это немыслимо: «Я приеду к себе, соберу театральных деятелей, как я им объясню, кого мы выбрали? Кто такая Эскина?» Я спокойно воспринимаю его выступление — в этом смысле я человек совершенно не самолюбивый.
Какие-то люди выступают и против Соломина. Атмосфера накаляется. Тут оборачивается ко мне Юрий Мефодьевич и предлагает пойти на выборы вместе: он возглавит Союз, а я займу одну из ключевых должностей. Но мне, во-первых, трудно быть вторым человеком (это не очень хорошее качество, но ничего не поделаешь). А во-вторых, в тот момент я вспоминаю разговоры о националистических взглядах Соломина (сейчас-то я знаю, какая это была глупость). В общем, я не ответила на предложение Юрия Мефодьевича,
Он выступает. Расстановка сил в зале, интриги — все как на ладони. Но он ничего этого не видит. Он абсолютно открыт, и мне становится за него страшно.
Перед самым голосованием Михаил Александрович Ульянов вдруг предлагает новую систему: у Союза будет председатель и первый секретарь. Его кандидатуры — Калягин и Тараторкин.
Меня это потрясло — значит, все было решено заранее, хотя два дня на съезде нельзя было понять, остается Ульянов или уходит. Объявляют перерыв, я подхожу к Михаилу Александровичу. Он дает какое-то интервью. И я, не сдерживая себя, произношу: «Что же вы так подло поступили?» Он удивленно спрашивает: «Это вы мне?» Я говорю: «Почему же вы молчали два дня?» И ухожу.
В итоге все проголосовали за предложение Ульянова, меня избрали в секретариат, а Соломин в него якобы не прошел
Потом я узнала Юрия Мефодьевича ближе. Он по-прежнему поражает меня своей бесхитростностью. Он по-детски наивен. Это редко встречается в наше время, поэтому крайне ценно. По моим ощущениям (а я доверяю чаще всего именно ощущениям), Соломин ничем не запятнал себя. Мне кажется, он живет по правде.
Я считаю, что Юрий Мефодьевич Соломин и директор Виктор Иванович Коршунов хорошо руководят Малым театром. Сейчас, когда классический театр уже кажется несовременным, очень важно, что в Малом театре придерживаются прежних традиций.
ПЕТР ФОМЕНКО
О Петре Фоменко мне еще в студенческие годы писал в письмах мой любимый человек — ленинградский актер. Петр Наумович ставил тогда у них в театре спектакль.
Когда Фоменко создавал уже свой театр, нужно было найти какое-то место для репетиций. Мы тут же выделили комнату в Доме актера. Конечно, для театра комната — не выход из положения. Но Фоменко как-то выкручивался.
Я видела, как Петр Наумович ставил «Войну и мир». В овальном зале, рядом с моим кабинетом, по всем стенам были развешаны цитаты. Он работал со своими актерами каким-то совершенно особым образом. И ощущалась удивительная слаженность его коллектива.
Я с большой любовью отношусь к Петру Наумовичу,
