В Петербурге шел полный развал. Где‑то заседал «Предпарламент», но произносимые там речи никого больше не интересовали. Большинство интеллигенции надеялось на Учредительное Собрание. Соберется всероссийское избранное Учредительное Собрание и разрешит все трудные вопросы. Но большевики не дремали. В газетах писали о подготовлявшемся ими восстании с целью захвата власти. 24‑го октября, после заседания в Инженерном Совете Ведомства Военного Воздушного флота, я возвращался домой. У Троицкого моста пришлось задержаться. Что‑то делалось с разводкой моста. В собравшейся толпе говорили, что какие‑то военные суда подходят из Кронштадта и будут обстреливать Зимний Дворец, где заседает Временное Правительство. Я не обратил на это особого внимания и особенно не задерживаясь, отправился домой. Утром узнал, что члены Временного Правительства были ночью арестованы во дворце и отведены в Петропавловскую крепость. Мой брат, бывший ночью в толпе перед Зимним Дворцом, рассказывал мне потом, что многочисленные войска Петербургского гарнизона держались нейтрально и защищать Временное Правительство явился только женский батальон и какие‑то совсем юные юнкера. Сражения никакого не происходило и после переговоров защитники Правительства ушли, а большевики заняли без боя Зимний Дворец и арестовали Временное Правительство. Керенский не участвовал в последнем заседании правительства. Он выехал на автомобиле из Петербурга и пытался организовать оборону правительства при помощи верных войск. Это не удалось и ему пришлось скрыться, а потом и покинуть Россию.
Несколько месяцев спустя я встретился в Киеве с П. М. Рутенбергом, моим товарищем по Роменскому реальному училищу. В последние дни Временного Правительства он состоял военным губернатором Петербурга и был вместе с правительством арестован в Зимнем Дворце. Он мне рассказывал, что правительство в ночь взятия дворца себя ничем не проявило. Сначала говорили о составлении какого то обращения к народу. Потом эту идею оставили, мало разговаривали, много курили и ждали своей участи.
В Институте после переворота несколько дней занятий не было. Какая то воинская часть заняла помещение Института и ее смогли удалить только после длительных переговоров. Я этим временем воспользовался, чтобы съездить в Киев и проведать семью. Первые дни после переворота поезда еще ходили удовлетворительно и я успел благополучно доехать до Киева. Там я пробыл всего два дня. На обратном пути мне пришлось увидеть совершенно неожиданные события. В Быхове наш поезд стоял почему‑то дольше обычного. Из окна мы видели проезжающий мимо локомотив с большой группой стоящих на площадке офицеров. Только позже мы узнали, что в этот день кому‑то удалось открыть ворота Бы-ховской тюрьмы и выпустить на свободу офицеров, участвовавших в Корниловском выступлении. На проезжавшем локомотиве они отправились на юг в Новочеркасск, где уже собирались военные и штатские противники революции и начиналась организация Добровольческой Армии.
На следующей станции — Могилев — наш поезд опять долго стоял. На платформе была выстроена рота красноармейцев, юных вооруженных мальчиков. Из разговоров стоявшей на платформе толпы выяснилось, что в этот день явились в Могилев для переговоров с Главнокомандующим Духониным какие‑то большевистские представители из Петербурга и в результате переговоров, сопровождавшие их красноармейцы убили главнокомандующего. Очевидно, развал армии дошел до крайних пределов, если кучка красноармейцев могла явиться в Ставку, окруженную якобы надежными войсками и убить главнокомандующего.
По возвращении в Петербург узнал об аресте моего брата. Отправился выяснить дело. В каком то большевистском учреждении встретился мне влиятельный знакомый эс-эр из бывших моих студентов. Он принял участие в моем деле и я получил разрешение на свидание с братом. Оказалось, что брат с рядом других лиц обвиняется в организации забастовки петербургских чиновников. Организационный комитет был арестован и все они были заключены в одну обширную камеру. От голода они не страдали, так как многие из них, кроме казенного пайка, получали продукты от родственников и знакомых. Страдали они от полной неизвестности что большевики с ними сделают. Мучили также посещения камеры большевиками в поздние часы. Часто посетители являлись со своими «дамами», которым показывали заключенных буржуев.
Все кончилось благополучно и бунтовавшие чиновники были через несколько дней освобождены. Освобождены были и бывшие члены Временного Правительства. Тогда большевики еще были неуверены в устойчивости своей власти.
Заговорили о сепаратном мире с немцами. В Петербурге организовывались многолюдные манифестации с флагами, плакатами, большевистскими лозунгами. Занятия в Институте продолжались, но число студентов все уменьшалось.
Я решил на Рождество опять съездить в Киев проведать семью. Брат решил покинуть Петербург и перейти на службу к Украинскому Правительству, которое организовалось в Киеве. 22‑го декабря мы явились на Царскосельский вокзал к киевскому поезду. У нас заранее были куплены билеты и плацкарты, но все вагоны уже были забиты дезертирами. Нам удалось как‑то протиснуться в одно из отделений. Пассажиров было вдвое больше нормы, занимали не только скамейки, но и полки для багажа. Все же люди потеснились и мы как то присели. По дороге число дезертиров еще увеличилось. В проходах столпилось столько людей, что нельзя было пройти ни в уборную, ни к выходу. Единственное средство сообщения с внешним миром было только через окно, в те времена это нас не очень затрудняло.
Разговаривали с соседями. Но это были не те люди, которых мы, выросшие в деревне, знали с детства, с какими служили вместе, отбывая воинскую повинность. Это были люди распропагандированные большевиками. Они говорили надоевшими большевистскими фразами, ехали к себе домой в деревню с винтовками делить землю.
В такой тесноте мы доехали до Украинской границы, кажется, в Жлобине. На границе пересели в украинский поезд. Тут наше положение сразу улучшилось. В украинской армии еще сохранилась кое-какая дисциплина. Военные команды на станциях поддерживали порядок, не пропускали в вагоны безбилетных дезертиров и мы проехали остаток нашего пути до Киева без особых неудобств.
В Киеве, по сравнению с Петербургом, было все спокойно. Заседала Украинская Рада, управляли страной выбранные Радой министры. С некоторыми из них я был знаком, встречая их, когда они, еще студентами, заходили к моим младшим братьям. Тогда это была Украинская социал-демократическая группа. К этой группе я не принадлежал. Выросли мы три брата в одних и тех же условиях. Заканчивали высшее образование в Петербурге. Ходили там вместе на украинские концерты и спектакли, но украинской политикой я никогда не интересовался и считал себя русским. Украинский язык, на котором говорили наши крестьяне, я знал, но так называемым литературным украинским языком, разработанным главным образом в Галиции и включавшем не мало польских слов, не интересовался. Относился к украинскому языку, как швейцарец или баварец к местному наречию. Они любят иногда на нем поговорить с близкими, но в школе предпочитают общенемецкий литературный язык.
