После пленения Филарета в Ростове прошло почти три месяца. Можно было бы полагать, что Гермоген всё ещё находился под впечатлением самоотверженной попытки Ростовского митрополита удержать город на стороне Шуйского и под влиянием сострадания от «поругания» владыки врагами на пути в Тушино. Сколь легко было бы поддаться представлению о пребывании Филарета в тушинском плену, не будь собственной грамоты «наречённого» патриарха, подписанной ещё ноябрем 1608 г., почти сразу после пленения!
Действия «наречённого» патриарха скрыть было невозможно. Он и понадобился Лжедмитрию II прежде всего для богослужения, во время коего самозванец поминался и здравствовался как законный «царь Дмитрий Иоаннович». Москва и Тушино были тесно связаны, вести распространялись мгновенно. Первая же служба Филарета в лагере Лжедмитрия II не могла не повредить власти Василия Шуйского, которую Гермоген истово оборонял.
Но грамоты патриарха Московского были нацелены не на обличение самозванца и служащих ему, а на сохранение единства в своих рядах, тающих за счет перебежчиков. Поэтому в качестве примера пленённого мученика разумнее всего было представить Филарета, а не претерпевавших истинное мучение архиереев (Иосифа, Феоктиста), таким образом, снижая впечатление народа от вольной или невольной сделки митрополита Ростовского с «царем Дмитрием».
Итак, красноречивые высказывания Гермогена о «пленниках», недалеких от смерти в «нуждах и бедах», о праведных «мучениках Господних», «не отступивших от Бога» во главе с Филаретом, вовсе не обязательно рисуют нам истинное положение «нареченного» патриарха в Тушине. Но, несомненно, никакие политические соображения не заставили бы Гермогена превозносить митрополита Ростовского, если бы крутой нравом патриарх заподозрил Филарета в нарушении пастырского долга.
При невозможности среди буйных сторонников Лжедмитрия (и в особенности участвовавших в ростовском деле казаков и переяславцев) сохранить тайну, можно быть уверенным, что ни малейших сомнений в поведении Филарета при пленении не существовало. Гермоген абсолютно доверял Романову и в дальнейшем. Исходя из этого, следует искать признанное обоими архиереями оправдание для принятия Ростовским митрополитом сана «наречённого» патриарха.
Полагаю, оно было найдено ещё автором «Нового летописца», живописавшего сцену в Ростовском соборе, когда «святитель, готовясь, как агнец к закланию, сподобился пречистых и животворящих Тайн, и похотел всему миру спасения, и похотел ответ дать Богу праведный по пророческим словам: Се аз и дети, яже ми дал есть Бог!» То есть вот он, пастырь, не оставляющий своё стадо в опасности!
Приведённый в лагерь самозванца как пленник, Филарет обрёл там великое множество православных, гибнущих душами без пастырского наставления. И счёл своим долгом продолжить архиерейское служение. Политически его согласие с Лжедмитрием было изменой клятве царю Василию Шуйскому. С точки зрения церковной, в коей высшим авторитетом, очевидно, следует считать патриарха Гермогена, пленный пастырь праведно действовал среди пленных и заблудших, но не отлученных от Русской православной церкви детей своих.
Рассуждая о политике, историки далеко не всегда обращали внимание на содержание церковных распоряжений «наречённого» патриарха. Между тем они не менее драматичны, чем самые буйные политические фантазии. Православный литовский воевода Пётр Павлович (Ян) Сапега, к которому русские нередко обращались в те годы за помощью в делах духовных, писал Филарету, что в монастыре на Киржаче, в Переяславском уезде, воинские люди разорили храм, осквернили престол и похитили церковные сосуды, так что служба невозможна и православные помирают без причастия.
Филарет немедленно послал грамоту протопопу Ростовского собора с братией, чтобы по присылке от Сапеги священника или дьякона для разоренного храма был выдан антиминс — матерчатый плат, необходимый для совершения литургии. Отписал «нареченный» патриарх и в Юрьев-Польский, повелев тамошнему протопопу озаботиться освящением храма на Киржаче. А Сапега за заботу о церкви получил от Филарета благословение.
Между тем именно Сапега осаждал Троице-Сергиев монастырь; именно его отряды были опаснее всего для Василия Шуйского, и именно с ним предстояло сражаться новой русской армии, которую спешно формировал на севере князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. 28 февраля 1609 г., через три месяца после появления Филарета в Тушинском лагере, князем был подписан договор о военной помощи со Швецией, давшей солдат за ежемесячное 100-тыс. жалованье серебром и уступку Корелы. Князь делал всё, что мог, чтобы выплатить солдатам деньги. Выступая из Новгорода в мае, он имел более 15 тыс. разноплемённых наёмников под командой 27-летнего Якова Понтуса Делагарди и несколько тысяч ополченцев. Впрочем, вскоре после победы над тушинцами под Тверью Делагарди оставил воеводу.
В стихии гражданской войны Михаил Васильевич Скопин-Шуйский хотел опереться на постоянное, хорошо обученное и исправно получающее жалованье войско. Он вовремя усвоил, что участники гражданской войны малопригодны для полевых сражений. Дух армии, способной на открытых местах лишь к скоротечным стычкам и легкообращаемой в бегство, следовало поддерживать чувством относительной безопасности, которое давали укрепления. Даже небольшие сооружения или умело использованные естественные препятствия, о которые мог разбиться первый порыв наступающего противника, давали крупные преимущества умелому полководцу.
Это и произошло 18 августа 1609 г. в сражении с тушинцами гетмана Сапеги под Калягиным, у Троицкого Макарьева монастыря. Конница Скопина-Шуйского была сбита с поля и «потоптана», но укрылась в лагере. Крылатые гусары с поля атаковали лагерь Шуйского. Непобедимые всадники на полном скаку налетели на рогатки, сбились в кучу и были расстреляны с вала. Всё поле было усыпано яркими гусарскими значками и поломанными орлиными крыльями. Тщетно шляхта, тушинские дворяне и казаки пытались выманить Скопина-Шуйского из лагеря притворными отступлениями.
Сапега отозвал свои войска, задумав более хитроумное нападение. Во втором часу ночи 19 августа его пешие ратники начали скрытно переправляться через болотистую речку Жбану. Скопин-Шуйский дождался, пока они накопятся на топком лугу, и ударил конницей. Потеряв много убитых и затоптанных в грязь, неприятель бежал за реку к своему неукрепленному лагерю в селе Пирогово. Окрыленные успехом ратники Михаила Васильевича ворвались в него на плечах бегущих. В беспорядочном ночном бою воины Скопина перебили множество тушинцев. В тесных улочках села польско-литовская конница не могла разогнаться. Сапега вывел конницу на луга перед селом и вновь пошёл в атаку, но подоспевшие наёмники Зомме и отборный личный полк Михайла Васильевича отбросили неприятеля. Он бежал к Рябову монастырю. Только там гетман смог остановить и собрать остатки войск.
