его композиций, неожиданность рисунка, разнообразие орнамента, не тускнеющая, неповторимая свежесть его колорита невольно рождают в нас желание вечно жить под одним из этих бесподобных сводов, украшенных его рукой.
Быть может, самое восхитительное из того, что оставил этот великий художник, находится в полуразрушенном дворце Лаббиа. Тьеполо расписал в этом дворце целый огромный зал. Все в этом зале принадлежит его кисти: роспись потолка, стен, обстановки и архитектурных украшений. Сюжет – история Клеопатры, но венецианской Клеопатры XVIII века – занимает четыре стены зала, выходит через двери, развертывается под мраморными сводами, за написанными художником колоннами. Действующие лица сидят на карнизах, опираясь локтями и ногами на орнамент; они населяют зал своей очаровательной и пестрой толпой.
Говорят, дворец, в котором находится этот шедевр, продается! Как бы хорошо в нем жилось!
(1885)
Д-р Хоффман. Первое самоубийство совершено в пятницу пятнадцатого апреля, между четырьмя и шестью утра.
Инспектор. Таково заключение судебно-медицинской экспертизы. Правда, патологоанатом был не вполне уверен.
Д-р Хоффман. Вы сомневаетесь в компетенции своих коллег, инспектор?
Инспектор. Вот еще. Теперь и вы мой коллега… И сдается, останетесь им надолго, учитывая сложность этого дела.
Д-р Хоффман. Я бы сказал, всех трех дел.
Инспектор. Остановимся пока на этом.
Д-р Хоффман. Самоубийца повесился на одной из фасадных статуй церкви дельи Скальци, за тентом, укрывавшем строительные леса. Тент как раз собирались снять.
Инспектор. Церковь только отреставрировали.
Д-р Хоффман. В эти дни снимали леса. На очистку почерневшего камня ушли годы. Долгий труд. В конечном счете церковь вновь обрела былое великолепие.
Инспектор. Признаюсь, даже у меня дух захватывает. Наверное, оттого, что церковь долго простояла под тентом.
Д-р Хоффман. Это первый памятник, предстающий перед туристами на выходе с вокзала. Они волей-неволей проходят мимо, едва ступив в город.
Инспектор. Труп висел на веревке, привязанной к шее статуи.
Д-р Хоффман. Как воплощение несостоятельности человека в сравнении с вечным совершенством.
Инспектор. В каком смысле?
Д-р Хоффман. Ну, он повесился на безупречном образе. Труп смертного висит на незыблемой статуе святого!
Инспектор. Значит, по вашей версии…
Д-р Хоффман. По моей версии и способ самоубийства – повешение, и его место содержат в себе вполне определенное послание.
Инспектор. Если я правильно помню, в своем заключении вы написали: «Данное самоубийство представляет собой налог на красоту в виде страха. Взимается с приезжих в Венецию».
Д-р Хоффман. А вы весьма дотошны, инспектор. Помните слово в слово сделанные мной выводы.
Инспектор. Это мой долг, долг. Тут мы переходим ко второму делу…
Д-р Хоффман. Второе дело содержит в себе еще больше сложностей. Самоубийство – это, как известно, способ передачи информации.
Инспектор. Даже когда самоубийца не оставляет никакой записки?
Д-р Хоффман. Разумеется. Самоуничтожение – это как последнее слово самоубийцы, который не сумел высказаться иначе. Проще покончить с собой, чем сказать правду о себе.
Инспектор. На этот раз самоубийца приковал себя за лодыжки и запястья к причальной свае на Большом канале.
Д-р Хоффман. Да, в ночь на девятое мая. Скорее всего, он дождался, когда прилив накроет его полностью, и таким образом утопился. Ужасная смерть.
Инспектор. И весьма экстравагантная.
Д-р Хоффман. Заметьте, эта причальная свая находится…
Инспектор. …у пристани Ка-д’Оро – Золотого дома. И этот памятник недавно отреставрировали.
Д-р Хоффман. Я сейчас вспомнил об одном моем старом пациенте, тоже венецианце. Покончил с собой при схожих обстоятельствах несколько лет назад.
Инспектор. Вы хорошо его знали?
Д-р Хоффман. Почти вовсе не знал. Он начал проходить у меня курс лечения всего за три дня до гибели.
Инспектор. Слишком мало времени даже для такого гениального ученого, как вы.
Д-р Хоффман. Я и не мог вселить в него в одночасье твердую веру в жизнь. Я не успел разобраться в истинной причине его суицидальных настроений.
Инспектор. Но после его смерти вы изучили бумаги покойного.
Д-р Хоффман. Близкие передали мне его дневник. Так я узнал, что этот человек был одержим красотой Венеции. Город вызывал у него чувство невыносимого удушья.
Инспектор. Что-то вроде синдрома Стендаля.
Д-р Хоффман. Я бы не сказал… Так судят о психологии на ток-шоу.
Инспектор. Которые, как мне кажется, вы сами охотно посещаете.
Д-р Хоффман. Ну… После обнародования моих инновационных теорий, да, в последнее время я получаю приглашения на телевидение. Приходится заниматься популяризацией. Это тоже часть нашей миссии ученых.
Инспектор. Хорошо, хорошо, не хотел вас прерывать.
Д-р Хоффман. Я говорил, что не стоит путать отдельно взятую непереносимость красоты с постоянным пресыщением красотой. Воздействию синдрома Стендаля могут подвергнуться лишь незадачливые туристы. Они приезжают в Венецию со своих уродливых окраин, подлинных кладбищ для живых мертвецов. Попадая в этот город, турист, привыкший к подобным пейзажам, ясное дело, чуть не теряет сознание. Он не в состоянии вынести в таких мощных дозах красоту, которую разом обрушивает на него город. Но лишать себя на этом основании жизни… В конце концов, никто не запрещает ему собрать чемоданы и отправиться восвояси, где он полной грудью снова вдохнет загрязненного воздуха из любимых выхлопных труб.
Инспектор. А житель Венеции…
Д-р Хоффман. Житель Венеции вынужден до конца дней нести это тяжкое эстетическое бремя. Тот мой пациент чувствовал себя мышью в мышеловке. Его душило очарование калле шириной в метр… «В этих улочках глазу не уцелеть. Они зажмут его между живописным ракурсом и явленным памятником архитектуры, сомкнут глаза между изяществом моста и тенистой нежностью соттопортико…»
Инспектор. Вы выражаетесь как поэт, доктор.
Д-р Хоффман. Я процитировал отрывок из своего доклада на конгрессе психиатров.
Инспектор. В Питсбурге, если не ошибаюсь. Там вы сумели заявить о себе, как о самом…
Д-р Хоффман. Я сумел раскрыть связь между красотой и самоубийством. Не случайно этот человек был найден на калле дель Парадизо, одной из самых впечатляющих улочек Венеции.
Инспектор. Там, где барельефы на треугольном архитраве и оголенные балки выпирают из стен… И впрямь очень красивая улочка.
Д-р Хоффман. Однако для него она оказалась убийственной.
Инспектор. И в этом случае здесь проводились реставрационные работы. Калле совсем недавно открыли для прохода.
Д-р Хоффман. Действительно, во всех трех случаях мы столкнулись с памятниками, скрытыми на некоторое время от людских глаз. Это делало памятники, если можно так выразиться, более переносимыми, более человечными. Но вот строительные леса и подмости сняли. Для людей, отличающихся и без того обостренным восприятием, это было подобно обновленной эстетической волне. Она обрела невиданную доселе мощь и без малейших преград захлестнула их… Каждого из этих людей добила
