У задней стены лавки, с заложенными за спину руками, стоял хозяин, бледный, апатичный толстяк со взъерошенной прической. Подле него безотлучно пребывал молодой мурластый{139} парень, – необыкновенно слонообразная мебель. Его назначение в лавке, очевидно, заключалось в том, чтоб одним вздохом низвергать на средину мостовой буйных клубистов.
Дебоширин весьма коротко пожал руку хозяину и господину с возмутительными бакенбардами, слегка ткнул в едало слонообразную мебель, отчего она радостно улыбнулась, и спросил водки. Спектакль начался слезливыми просьбами скуластого юноши, с которыми он обратился к хозяину.
– Степан Андреич! – умолял его несчастный клубист, – ради бога, одну только рюмочку, голубчик. Больше я и просить не буду. Только что выпью одну рюмочку, сейчас и уйду.
– Вы и так уж очень много напили, – бесстрастно ответил хозяин.
– Плевать! Ну, право, плевать. Завтра все отдам. Ну, пожалуйста! Ради Христа, прикажите налить!
– Налей рюмку, Семен! – обратился хозяин к малому. – Только одну: больше, смотри, не давай.
Юноша жадно проглотил рюмку и судорожно скривил лицо. Бакенбардист во все горло захохотал сделанной пьяницею гримасе.
– Чему вы смеетесь, милостивый государь? – запальчиво спросил его юноша.
– Вы, вероятно, хотите сказать: над кем? В таком случае я говорю, что над вами, – отвечал протяжно бакенбардист.
– Так вы подлец после этого!..
– Что такое? – равнодушно осведомились бакенбарды.
– Ты подлец!
– Ну, любезный, будь осторожнее, а то как раз скушаешь оплеуху.
– Что? Ты смеешь мне дать оплеуху? Мне? Чиновнику?
– Для меня все равно, кому ни дать. Лучше замолчи.
– Да ты-то кто? Мещанин какой-нибудь? Сапожник?
– Мещанин и сапожник. Ты угадал.
– Так я тебя, скотина, в часть отправлю.
– Эй, не горячись. Дам оплеуху, – пожалуй заплачешь…
– Ударь! ударь! – закипел юноша. – Попробуй, ударь.
– Ты просишь?
– Прошу – ударь!
– Господа, – обратился бакенбардист к публике, – прошу вас быть свидетелями, что вот этот франт безотвязно просит ударить его.
– Ударь! ударь! – орал чиновник, подставляя свою физиономию и сгибая ее несколько на бок.
– Получай! – сказал бакенбардист, и вслед за этим раздалась сильная оплеуха.
Юноша повалился на пол.
– Ничего, недурно; того стоит, – внушительно заметил хозяин.
Тяжело вздыхая, юноша поднялся с пола. На его губах показалась яркая кровь. Убедившись, что получить оплеуху вовсе не так трудно, как кажется с первого взгляда, он присмирел, как ягненок. Не имея ни копейки в кармане, ни кредита у хозяина, он все-таки продолжал сидеть в клубе, упорно вглядываясь в оставшиеся на прилавке графины с водкой. Заметно было, что у него сохранились весьма сильные надежды выпросить еще рюмочку Христа ради; но, с другой стороны, приятельский кулак очень серьезно пошатнул эти надежды, так что во все остальное время юноша ни одним словом не выказал не только этих надежд, но даже и своего присутствия.
– Вы нынче на водку что-то и не смотрите, – обратился хозяин к Дебоширину.
– Денег нет.
– Так что же? Вы знаете, что я вам на сто рублей поверю. Сделайте одолжение, не церемоньтесь.
– Пожалуй. Только смотрите: двух графинов в мгновение ока, можно сказать, вы недосчитаетесь.
– На доброе здоровье, – любезно пожелал нам хозяин, наливая стаканы.
– Пожалуйста, закусить чего-нибудь спроси, – шепнул я Дебоширину.
– Дождь-то как разыгрался, просто страсти! – говорил вошедший в эту минуту весьма подозрительный верзила. – Мы уж к вам, Степан Андреич, как в храм спасения, забираемся на всю ночь.
– Откуда шли? – спросил хозяин.
– Да так. В «Крымце» поболтались немного, по окрестностям тоже. Нет на улицах хода.
Малый Каменный мост. Открытка начала XX в. Частная коллекция
– Значит, нового ничего нет?
– Почитай ничего! Разве вот на это посмотришь? – И верзила подал часы. – Простенькие, – добавил он. – И купить, пожалуй, охотника не найдется.
– Я, ежели сходно будет, возьму пожалуй за себя, – хитрил хозяин.
– И толковать нечего, – согласился верзила. – Получи! Мы вот тут выпьем у вас чего-нибудь да закусим – и квит.
– Семен, подавай, что прикажут, – завел хозяин слонообразную машину.
– Капусты мне кислой на пятачок, да две селедки отпустите, – говорила лавочнику некоторая бойкая девица с изумительно быстрыми манерами.
– Кисленького захотелось? – шутили бакенбарды. – Я и сам, когда устаю, всегда селедку или капусту ем, – продолжал он, задумчиво лелея свой сенокос. – На горячие сердца это хорошо действует.
– Не очень-то с вами разговаривать станут, – обидчиво отвечала девица. – Умылись бы прежде.
– Умыт уж. А вот на вас полюбоваться позвольте, – заигрывал он с девицей. – Небось так и разит кокосовым.
Бойкая девица, в справедливом негодовании, весьма энергически оттолкнула любезника и, как мимолетное виденье, скрылась из лавки с приобретенными селедками и капустой.
– Много, должно быть, разбирают у вас селедок-то и капусты? – спросил у хозяина бакенбардист.
– Берут-с довольно, – удовлетворил его хозяин.
– Очень их по вечерам на соленое да на кислое тянет, – со знаменательной улыбкой прибавила от себя слонообразная мебель.
– Волосатый! – Самым заигрывающим тоном вдруг вскрикнула только что вышедшая девица, на мгновение показавшись в дверь лавки.
– Обиделась с первого раза, так проваливай. Я не очень люблю недотрог, – ответил волосатый.
– Тебя-то кто любит, – презрительно спрашивала девица за кулисами. – Ровно свинья из камышей высматриваешь.
– Ах ты дрянь! – заревели сенокосные луга. – Вот я тебя.
– Сволочь! – вместе со звонким хохотом прилетело к нам с улицы в клуб звонкое слово, и затем раздался шорох быстро улепетывающих башмаков.
– Не метнуть ли? – спросил подозрительный верзила у пришедшего вместе с ним рыжего франта, блиставшего необыкновенно оригинальными брелоками на часовой цепочке.
– Сколько закладываешь? – спросил франт.
– Да мы, для провождения времени, сыграем на зелененькую{140}.
– Не хочу я, братец, зелененькой твоей руки марать.
– Валяй на десятку, когда так, – с увлечением предложил верзила и вынутыми из кармана картами начал метать штос.
– Поцелуй ручки у десятки и разлучись с ней навеки, – пошутил рыжий франт, срывая банк милочкой-дамой, которую он весьма страстно целовал прежде, нежели пустил ее в экспедицию за приятельской десяткой.
– Ничего, – покорился подозрительный верзила тяжкой судьбе своей. – Вот тебе другая десятка.
