– Поцелуй ручки у десятки и разлучись с ней навеки, – пошутил рыжий франт, срывая банк милочкой-дамой, которую он весьма страстно целовал прежде, нежели пустил ее в экспедицию за приятельской десяткой.
– Ничего, – покорился подозрительный верзила тяжкой судьбе своей. – Вот тебе другая десятка.
– И другой мы найдем место в кармане. Готово?
– Готово.
– А когда готово, поди, мой дружок, возьми у него и эту десятку. Я тебе платье сошью, – благословлял рыжий свою даму на новый подвиг. – Ва-банк!
Верзила с проклятием положил даму налево по второму абцугу{141} и заложил двадцатипятирублевый банк.
– И это нам пригодится на шляпку, – флегматически предполагал рыжий франт, выбирая понтерку{142}.
– Две карты сии по пяти рублей каждая, – неожиданно произнесла доселе молчаливая личность, по всей вероятности, принадлежавшая отставному монастырскому служке. Его длинное полукафтанье{143} и плисовая шапочка{144} до очевидности доказывали справедливость этого предположения.
– Можно-с. Отчего же-с, – благодарственно пробормотал подозрительный верзила.
– Как же это? – в недоумении спрашивал служка, когда карты, поставленные им, были обе убиты банкометом. – Ну, была не была! – как-то отчаянно говорил он. – Еще на десять рублей прокиньте.
– И на десять можно, – великодушно согласился верзила. Внимание всех клубистов сосредоточилось по преимуществу на играющих. Шелест карт один только нарушал общее молчание.
– Степан Андреич, отпустите, пожалуйста, до завтра селедочек парочку да капустки фунтик, – упрашивала хозяина хриплым, болезненным голосом молодая еще женщина.
– И так много я тебе наверил, барыня, не могу больше. Мне самому нужно за товар платить, – отказывал лавочник.
– Ей-богу завтра отдам.
– Завтра и за капустой приходи.
– Двадцать пять целковых туз, – шумел в азарте служка.
– Бит туз, – мимоходом сказал верзила. – И твоя дама бита, – заметил он рыжему франту.
– Экое счастье дураку повезло! – отозвался рыжий франт.
– Степан Андреич! очень сердце жжет. Отпусти капустки. Мне она все равно лекарство. Я тебе платок в заклад дам.
– Куды мне тут с вашими закладами!
– Пятьдесят целковых последние! – крикнул служка. – Налейте сосуд, – обратился он к хозяину – хочу горе залить.
– На пальто играть будете? – спросил Дебоширин подозрительного верзилу. – В десять рублей принимаете?
– Можно-с, – учтиво ответил верзила, осмотрев пальто.
– Пять рублей! – поставил Дебоширин. – Пораздольнее мечите, а то руки обобью. Режу!
И, срезав талию, он пристально начал всматриваться в беглые пальцы банкомета.
Счастье изменилось от этого пристального вглядывания. Служка выиграл пятьдесят рублей, карта Дебоширина тоже была дана.
– Отыгрались? – спросил Дебоширин у служки.
– Слава Богу! – ответил он. – Воротил.
– Что же? разве вы не будете больше играть?
– Не буду.
– А я так еще закачу! – радовался служка.
– Не играйте и вы, – серьезно сказал ему Дебоширин.
– Отчего же?
– Оттого, что проиграете. Вам не повезет. Верзила смекнул, в чем тут штука.
– Какое право имеете вы, – важно спрашивал он, – отсоветовать им играть? Не в свое дело прошу не мешаться.
– Молчи, мошенник! – крикнул на него Дебоширин. – Разве я не видал, как ты передергиваешь?
Рыжий франт и подозрительный верзила ожесточенно бросились на Дебоширина; мы дружно приняли их на наши толстые палки. Благодарный служка помог нам.
Пользуясь происшедшей свалкой, охриплая женщина стащила было несколько селедок, но слонообразная мебель схватила ее на месте преступления.
– Ведь жгет мне сердце-то! – оправдывалась она. – Без соленого али кислого умерла бы, пожалуй, а он в долг не дает.
– Тащи в квартал! – приказывал хозяин.
– Заступитесь, голубчики, – ох, не выдавайте меня! – упрашивала она предстоящих. – Высекут меня там.
– Отпустите ее, Степан Андреевич, – вступился Дебоширин. – Я заплачу за нее.
– Учить их следует, – противился хозяин. – Ну, да уж бог с ней! Ради вас только прощаю.
– Благодетель! – кричал служка Дебоширину. – Выпьемте по сосуду. Все бы я им ерникам{145} проиграл, когда бы не вы. У тестя раздобыл деньжонок, домишко покупаю, так в задаток нес, да и закутил.
– А вы домой скорей поезжайте. Будет уж сосуды-то осушать А то на других жуликов налетите, – некому будет спасти.
– Я, благодетель, сейчас же домой и отправлюсь. Только выпьем еще по сосуду, уважь ты меня, ради бога!
К крыльцу лавки с грохотом подкатила пролетка{146}, и в дверях показался герой. Все в нем, от волос, торчавших из-под шляпы á la черт меня побери, и молодецких концов галстука, глядевших в разные стороны, до малейших черт лица и необыкновенно резких телодвижений, изобличали героя á la russe{147}, натуру в высокой степени широкую и размашистую.
Варварка у Гостиного Двора. Открытка начала XX в. Частная коллекция
– Водки! живее! – командовал он. – Поворачиваться у меня по-военному!
Почтенный хозяин клуба, оставив свою обычную флегму, с трактирною ловкостью налил ему стакан.
– Стар-р-ранись, душа, оболью! – стращал герой свою душу, и на лету, так сказать, проглотил водку.
– Закусить чего прикажете? – предупредительно спрашивал хозяин.
– Квасу! Я закусываю квасом. Жив-ва! Кто хочет пить? – спрашивал герой, торжественно осматривая нашу компанию. – Пейте в мой счет, сколько влезет: за всех плачу.
Некоторые клубисты с благодарностью принимают это предложение. Слонообразная мебель и толстый хозяин не успевали наливать стаканов.
– Квасу! Водки! – попеременно кричал герой, принимая от пьющих на его счет должную дань благодарности и уважения.
– Накачивайте теперь его, – указал он на стоявшего у порога пьяного извозчика с дураковатым лицом. – А ты, Ванька, пей, сколько душа затребует. Без церемоний валяй. Да дайте ему папирос крепких. Бафра{148}! Жив-ва!.. Люблю я тебя, каналья! Молодец ты господ возить.
Счастье дураковатого Ваньки было полное. Подпершись фертом{149}, он до истомы затягивался папироской и улыбался самым глупейшим образом.
– Сколько следует? – спросил герой.
– За восемьдесят стаканов восемь рублей, за пять бутылок квасу двадцать пять копеек, за пять пачек папирос рубль двадцать пять… – отвечал хозяин.
Герой вынул туго набитый бумажник, и клубный прилавок заблистал радугами сотенной кредитки{150}.
