Я лично этим доверием и уважением ко мне и нашей группе широких масс и их делегаций не увлекался. Я был чужд поддельного революционного духа, и я старался, чтобы им не заражались ни мои друзья, ни широкие массы, среди которых мы работали, с которыми нашли общий язык, объединивший нас на пути дела возрождения, расширения и углубления казненной палачами Революции, чтобы через нее обрести право, средства и твердость убеждений, для построения нового свободного общества тружеников.
Моя поездка по России, через ее революционные центры и мои наблюдения за всем и вся, с чем встречался, кое-чему меня научили. Поэтому я и все мои друзья по группе, кто взялся за дело организации крестьянского восстания против врагов Революции, были слишком осторожны, т. е. мы не могли ни перед каким уважением таять настолько, чтобы забывать, кто мы и какая перед нами стоит задача в связи с этим нашим самосознанием. На все настаивания перед нами, как инициативным и руководящим ядром восстания, я все время отвечал крестьянам: - «А все ли ваши силы достаточно прочно связались с нашей группой? Усвоили ли они и хорошо ли усвоили себе то, что начало восстания наших сил практически должно выразиться повсеместным, т. е. в одно и то же время, хотя в известном ряде волостей?
Если всеми это хорошо понятно и усвоено - то всем нам не мешает лишний раз подумать и о том, с чего же, наиболее плодотворного, мы должны начинать нашу открытую вооруженную борьбу. Подумать над этим лишний раз тем более важно, необходимо, ибо технически мы далеко не равны с врагами. Наши первые удары по вооруженным силам врагов наших должны принести нам и винтовок и орудий, и к тем и другим лишний - десяток-два патронов и снарядов. Такая удача при первой нашей атаке врага даст двоякое удовлетворение и нам и широким трудовым массам. И мы и широкие массы сразу же станем более решительны, как в идейно-политическом, так и в организационно-боевом отношениях. После первого нашего успеха в дни общего нашего выступления все наши партизанские отряды обрушатся на врага со всех сторон. Этим самым мы поставим в неожиданное замешательство и гетманское правительство и немецко-австрийские военные штабы, по крайней мере, в нашем Приазовско-Днепровском и Донецком Крае. В лето выяснится характер событий, и мы все силы свои напрягаем тогда на то, чтобы отдать себя полностью служению этим событиям...»
Так подходили мы, крестьяне-анархисты к трудовым широким массам и в столь трудный момент для революции и идей нашего движения в ней в те на 10 лет оставшиеся позади мрачные политические времена. Спрашивается - почему мы проявляли такую чрезмерную осторожность в своем влиянии на широкие массы, когда последние чуть не первые подавали свой голос за восстание против угнетателей? - Почему мы, будучи по духу бунтарями, просто не воспользовались случаем и не пошли во главе масс, увлекаясь одной лишь стихией той подлинно революционной бури, которая назревала в украинской деревне и которую во всей ее положительности и красоте, неподдающихся политическим уродствам, может творить только анархическая деревня?.. Кажется странным, а между тем это диктовалось многими условиями момента, условиями, которых многие, о как многие в наших рядах особенно, никогда не признавали. Это был момент для революционно действовавшего авангарда по подготовке вооруженного восстания крестьян, чрезвычайно тяжелый своими требованиями. Этим авангардом была наша Гуляй-Польская крестьянская группа анархистов-коммунистов. Перед ней развертывавшиеся события ставили вопрос: возьмет ли она в свои руки полностью руководство широкими трудовыми массами в надвигавшихся бурных событиях, или же она уступит все ею подготовленные массы к открытой вооруженной борьбе какой-либо из политических других партий, имеющей свою программу и надеющейся на прямую поддержку со стороны большевистского «революционного» правительства со стороны Москвы.
Вопрос этот делал трудным положение нашей группы еще и тем в этот период нашей деятельности, что она часто прислушивалась к абстрактным положениям анархизма, согласно которым анархист отрицает организацию дисциплинированных сил революции и часто оказывается в моменты революции одиноким маньяком, словно самой жизнью отвергнутым от своей плодотворной творческой роли среди широких трудовых масс. При всей нашей революционной страсти использовать все средства для победы над контрреволюцией, какими располагали массы и какими нас наделил революционный опыт, мы все же были анархистами, и хотя сознавали, что дезорганизационные начала в жизни нашего движения принесли анархизму непоправимый вред, что анархизму уже трудно выровнять свои силы настолько, чтобы успеть поравняться своими силами с зарывавшимися на пути революции большевизмом и левым народничеством; что дезорганизаторский навык, все анархисты так хорошо усвоили, как ни одного из положений в области положительной деятельности анархизма и что, следовательно, покуда анархисты будут дорожить этим своим навыком, наше движение массами полностью не будет понято и целиком поддерживаемо из-за боязни не делать ничего, что связано со смертью вслепую. Но повторяю, мы анархистами были, и мы жили анархическими чаяниями. Готовясь сами, подготовляя широкие трудовые массы к открытому восстанию против тех, кто казнил революцию, кем со всех сторон были окружены, как пленники беспомощные, мы теперь были уже свободными от самого главного, - от того, чтобы думать, что на нас со стороны наши же идейные товарищи набросятся, скажут: это не по анархически растворяться среди масс и руководить их боевым авангардом. От этой пустой, часто для анархизма вредной болтовни мы были в это время уже свободны и думали мы лишь об одном - о борьбе и победе!
Но борьба и победа, по-нашему, требуют от революционного анархизма, сознательно находящего свое должное место и активную роль в современных революциях, громадных организационного характера напряжений и в области оформления его партийных радов и в области выявления его прямых положительных задач, особенно в первый и второй дни революции, к которым широкие трудовые массы подходят обыкновенно ощупью и как бы с неполной уверенностью в то, что они в них найдут простор для полного выражения своих подлинных требований. Таким образом, сознавая, что ряды анархизма раздроблены, движение находится чуть не в полулегальном положении, по городам в особенности, где власть большевистской партии все делала для того, чтобы или сделать из него «большевистско-анархическое движение» и подчинить своим интересам, или же совсем загнать в подполье, не допустить до того, чтобы оно оформило свои ряды и заняло организационно надлежащие ему боевые позиции в авангарде большевистской властью уже удушаемой Революции. Мы - крестьяне-анархисты действовали в деревне и в этой области, чтобы возвысить голос нашего анархического движения из деревни и этим самым привлечь в деревню все лучшее и здоровое из городов; так как в это время на Украине деревня подымалась первой против гетманского строя и ревностно охранявших его немецко-австрийский контрреволюционных армий.
