Второе воскресенье на территории Советской России застало нас, когда мы проезжали несколько маленьких городков, расположенных далеко на востоке. (Между прочим, семидневная неделя с воскресеньем вновь была введена в этой стране непосредственно перед нашим приездом, мы слышали, что люди очень радуются этому.) Это воскресенье, о котором идет речь, в качестве выходного дня отмечалось неким подобием военного парада. На стадионе, расположенном на окраине городка, было видно, что довольно много людей пришло полюбоваться этим зрелищем. Хотя в основном стадионы и спортивные площадки, которые мы видели из окна поезда повсюду в Сибири, выглядели совершенно пустынными и запущенными, как болота в лесу. Но, возможно, просто высокая температура воздуха не располагала к занятиям спортом.
Многие предсказывают, что если нацистский режим в Германии потерпит крах и немецкий народ сможет ускользнуть из удушающих объятий нацистской партии, то, вероятно, немецкая каста господ сосредоточит свои усилия на том, чтобы осуществить здесь у себя коммунистическую «революцию». После того что мне довелось увидеть в России, по моему мнению, придет день, когда нацистская система начнет расшатываться. Ведь в тоталитарном государстве, как я предпочитаю называть любую принудительную систему, господа являются привилегированной частью населения, и, таким образом, если ситуация окажется опасной для владычества немецких господ, у них не останется иного выхода, как перейти от имперских идей и идеалов третьего рейха к коммунистическому режиму. Совершенно очевидно и то, что для Германии это явится удобным предлогом для того, чтобы взять под свою опеку огромный «коммунистический» конгломерат советских республик, где живут азиатские и полуазиатские народы России и Сибири. Это дало бы ей возможность использовать безграничные природные богатства, которые Советский Союз едва начал разрабатывать. И таким образом, перед Советской Россией возникнет выбор: либо оказаться порабощенной, либо оставить свои претензии быть чем-то иным, нежели националистическим и империалистическим государством, управляемым партией, являющейся указующим перстом Иосифа Сталина. Война в Финляндии дала миру неопровержимые доказательства того, что огромное вложение денег в оснащение русской армии, а также и огромные страдания, которые были навязаны русскому народу, оказались неэффективными и бессмысленными. С другой стороны, героические усилия финского народа по защите своей страны показали миру, что русская армия все же гораздо более сильный противник, нежели себе это может представить кто-то, включая немецких военачальников. Но захочет ли Советская Россия сражаться с немецким вермахтом, если тот сбросит со своего щита свастику и водрузит на его место серп и молот, только время покажет нам.
От того, какое решение примет Россия, и будет зависеть продолжительность притязаний Германии на мировое господство. Горячие приверженцы коммунизма по всему миру склонны смешивать всевозможные понятия, у них патологическая страсть к протесту и деструктивным действиям повсюду, где только демократии обнаруживают свою слабость, а слабость демократии становится очевидной в тот момент, когда начинают падать зажигательные бомбы и раздаваться сигналы воздушной тревоги. Конечно же, эти приверженцы коммунизма всегда готовы объединиться вокруг военной машины кайзера ли, Вильгельма или Гитлера, лишь бы на ней был вывешен красный флаг; они начнут всеми силами помогать Германии осуществлять мировую мечту о немецком господстве в ее стремлении поглотить западную, христианскую, демократическую культуру, повергнув ее в «Gitterd Immerung», Сумерки богов.
V
ПОЕЗД прибыл во Владивосток по расписанию, несмотря на все многочисленные задержки, как, например, накануне, когда мы вынуждены были стоять в течение нескольких часов, в то время как бригада рабочих, в основном состоящая из женщин, убирала мусор и всевозможные останки после какого-то железнодорожного крушения. Мы видели фрагменты сожженных вагонов, разбросанных на лужайке по обе стороны железнодорожного пути и отчасти прямо на откосе, который был весь разворочен. Но, несмотря на все это, на вокзал во Владивостоке мы прибыли вовремя, и наше путешествие, как и предполагалось, заняло девять суток.
Были уже сумерки, когда мы сошли с поезда на слабо освещенной станции, по которой мы получили разрешение прогуляться и где нам пришлось сидеть и ждать в течение нескольких часов. Серый Карлик объяснил нам, что еще не пришли те автомобили, которые Интурист должен был послать за нами, а отель находится на другом конце города. Так что пешком не дойти.
Я заглянула в окна зала ожидания и увидела, как всегда, массу неопрятно одетых людей, которые сидели и лежали, молчаливые и терпеливые, на своих грязных постельных принадлежностях; и я опять ощутила все тот же странный, неизменный характерный запах. И вдруг возле одного из окон я заметила маленькую девочку и уже не могла отвести от нее взгляда. Дело в том, что у меня была дочка, которая тяжело заболела, когда ей исполнилось немногим более года. В возрасте двадцати трех лет она умерла, а эта маленькая русская девочка удивительным образом напомнила мне мою дочь. Из-под туго повязанного белого платка на меня смотрели широко раскрытые глаза. Личико было узким и бледным как воск, на нем было чуждое ребенку терпеливое выражение, какое бывает у детей, привыкших к страданию.
Наконец я решилась попросить жену еврейского профессора заговорить с девочкой. Ребенок сидел, съежившись на узле с бельем. Рядом стоял ее отец, высокий веснушчатый человек с темной спутанной бородой; на нем была старомодная шинель, подвязанная веревкой. Он с готовностью вступил в разговор о своей дочке.
Девочку звали Олёха[49], ей двенадцать лет, девочка больна чахоткой, так оно и есть. Но ведь скоро она выздоровеет, ей же дали путевку в народный санаторий, в Крым. Отец собирался проводить девочку до Москвы, оттуда Олёха поедет на юг, туда, где все выздоравливают от чахотки, как он слышал.
Он поблагодарил меня; кажется, он на самом деле обрадовался тем деньгам, которые я дала ему, чтобы он купил что-нибудь по дороге Олёхе, хотя одному богу известно, что же такого «хорошего» можно, собственно говоря, купить. Во всяком случае, он обещал покупать ей ягоды на станциях. И сама Олёха протянула мне свою ручку, такую холодную и бесплотную, что она невольно напомнила мне лапку мертвого цыпленка. Стояла жара, но щеки ребенка были холодны и влажны, я это почувствовала, когда дотронулась до ее лица.
Мне было страшно подумать, сколько ей предстоит еще пережить, пока она доберется до Москвы, и доедет ли она туда живой, ведь страшно подумать, сколько раз им придется делать пересадки на переполненных станциях, как долго придется ей и ее отцу ждать того момента, когда они смогут наконец войти в вагон, занять свои полки, расстелить матрасы и устроиться на них. И сколько людей, между прочим, могут заразиться по дороге от нее, наверное, их количество как раз и составит число пациентов народного санатория.
