Итак, в августе пятьдесят второго года Верцингеториг был осажден в Алесии, где припасов было ровно на месяц, если иметь в виду его восьмидесятитысячное войско, но там было и местное население, женщины, дети и старики, и у них тоже имелись желудки.
Теперь посмотрим на Алесию сверху: это плато овальной формы, омываемое двумя притоками Бренны и возвышавшееся над равниной отвесными уступами высотой в двести пятьдесят метров. Взять штурмом такие высокие, сооруженные природой «стены» практически невозможно, все осадные приспособления в этом случае оказывались совершенно бесполезными, и, кроме блокады, других вариантов у Цезаря не было. При этом надо было иметь в виду, что к Алесии должны были стянуться на выручку Верцингеторигу значительные войсковые группировки.
Исходя из этого, Цезарь придумал действительно гениальный ход: он сделал двойную линию укреплений. Первую против возможных вылазок осажденных, а вторую – против ожидаемого подкрепления. Таким образом, легионы оказались защищенными с двух сторон и в то же время запертыми между двух окружностей. Перед внешней линией укреплений, за валами, хитроумные латиняне понаделали замаскированных ям с острыми кольями и прочими приспособлениями и ловушками, давая им иной раз поэтические названия – «могильные столбики», «олени» и так далее. Говоря современным языком, все поле перед валом было заминировано.
Цезарь в своих «Записках» довольно подробно описывает фортификационное устройство своих укреплений, занимавших в окружности одиннадцать миль. Эти отчасти сохранившиеся на территории современной Франции сооружения строили не покладая рук солдаты Цезаря, а у него тогда было одиннадцать легионов, стало быть, около пятидесяти тысяч человек.
Едва римляне начали строить укрепления, осажденные тут же сделали вылазку и атаковали конницей. Но и на этот раз германцы оказались на высоте и при поддержке пехотных войск Цезаря загнали врага обратно в их лагерь, расположенный рядом с крепостью.
Верцингеторинг вынужден был осознать, что ему не прорваться без помощи извне, поэтому, пользуясь тем, что укрепления римлян были еще не сплошными, под покровом ночи отправляет свою конницу с поручением как можно скорее подтянуть к Алесии подкрепления.
Возникает вопрос: а почему галльский главнокомандующий, вопреки своей стратегии, остался в Алесии, а не ушел из нее вместе с конницей, раз у него была такая возможность? Вероятно, у него были на то свои соображения, но именно это его и погубило. Если бы он сам организовал снятие блокады, результат, быть может, был бы иным.
Но подмога не торопилась. Сами понимаете, племен много, у каждого свои амбиции, интриги, так что в месячный срок ополчение собрать не удалось. А когда огромная, в четверть миллиона, армия галлов подтянулась наконец к Алесии, осажденные были изнурены голодом настолько, что вынуждены были изгнать из города гражданское население в надежде, что римляне сочтут их пленными и накормят. Но Цезарь приказал не допускать их до своих укреплений, и эта толпа стариков, женщин и детей оказалась между стенами города и валами Цезаря. Их не пускали ни туда, ни сюда, и они постепенно усеивали это пространство своими трупами.
Полчища варваров с яростью ринулись на римские укрепления, но, несмотря на их многократно превосходящие по численности силы, им не удалось прорваться к расположенным на близлежащих холмах римским лагерям. Множество людей было поранено в ловушках, о которых мы писали.
Картину противостояния под Алесией в сентябре пятьдесят второго года схематично можно изобразить так: в середине крепость, похожая на усеченный конус, затем первая, малая, окружность укреплений Цезаря, а между конусом и окружностью голодное гражданское население, частью уже мертвое, а оставшиеся еще не теряют надежды за грамм зерна стать рабами. Вторая – большая окружность – это очень длинные по протяженности укрепления с минными полями перед ними. Между этими окружностями – войска Цезаря.
Подошедшие на выручку галлы пытаются взломать большой круг, а осажденные – малый, и, таким образом, идет сражение. «Цезарь, выбрав удобный пункт, видит с него, что где делается: где наших теснят, туда он посылает резервы». Наиболее уязвимой оказалась идущая по склону часть укреплений, и именно там начинается главная схватка. «Идет большая резня». Эту фразу Цезарь повторяет в своих «Записках» достаточно часто. Полководец это прекрасно видит и приходит туда сам, в результате большой круг начинает, как шар, надуваться и теснить наседавших галлов. Они не выдерживают яростной атаки регулярной армии и обращаются в бегство. И если бы не утомление воинов и наступление темноты, еще многие варвары простились бы с жизнью под ударами мечей римских солдат, больших мастеров колоть и рубить.
Верцингеториг после этого сокрушительного поражения собрал остатки своих войск в крепости и сказал, что «начал войну не ради своих личных выгод, но ради общей свободы». Поэтому пусть соотечественники решат: выдавать его врагам живым или мертвым. Соотечественники решили спросить об этом Цезаря. Тот приказал выдать живым. Тогда великий галльский вождь, единственный, кто смог противостоять завоевателю на равных, надел свои самые лучшие одежды и на боевом коне выехал из крепости. Перед сидевшим на возвышении проконсулом Верцингеториг спешился и опустился на колени. Его заковали и отправили в Рим, где он еще долгих шесть лет будет дожидаться в тюрьме триумфа Цезаря, чтобы пройти среди других знатных пленников в процессии перед колесницей триумфатора, а затем его, следуя обычаям Рима, удавят.
Пленных под Алесией было захвачено так много, что Цезарь от своих щедрот подарил каждому солдату по рабу. Все были довольны. И седьмая книга «Записок о галльской войне» заканчивается такими словами: «На основании донесения Цезаря об этой победе в Риме назначается двадцатидневное молебствие». На пять дней дольше, чем предыдущее.
Собственно говоря, эти записки, как полагают историки, и были написаны после этой победы, когда он зимовал в городе Бибракте. Следующая книга, восьмая, повествующая о дальнейшем «замирении» Галлии, уже написана не им самим, а его легатом Гирцием, и мы лишь вкратце остановимся на событиях в Галлии в пятьдесят первом и пятидесятом годах, ориентируясь уже на Гирция. Его стиль, конечно, не идет ни в какое сравнение с Цезаревым, и автор восьмой книги о войнах в Галлии уже в первых строках признает «красоту и обработанность» сочинений своего патрона и просит читателя даже и не сравнивать в этом смысле себя с писателем Цезарем. Что касается «обработанности», то едва ли наш герой занимался редактурой. Она ему была не нужна. Прежде чем что-либо занести на бумагу, точнее на вощеные дощечки, он точно формулировал это в голове, и это чувствуется в каждой строке его сочинений.
