Советский мусульманин советского еврея понимал как никто. Обрезание запрещали и тем, и другим. Ломали через колено и тех, и других. Опять же большинство евреев увидели Закавказье и Среднюю Азию со всеми их жителями только в войну. И если бы не тамошнее гостеприимство – притом что у местных самих было негусто, – мало кто выжил бы из этих беженцев. Отчего многие там после войны остались и жили до самого распада СССР. А те, кто вернулся, в большинстве своём сохранили о местных добрую память и неистребимые привычки, въевшиеся за пару лет, проведённых среди гор, мутноватых арыков и пыльных базаров.
У автора папа в Узбекистан попал подростком – успел уйти из Днепропетровска, когда в город уже входили немцы. Переплыл Днепр под бомбёжкой и ушёл. Плавал хорошо. Пару раз вспоминал, как люди прыгали с моста, который накрыло бомбами, летели вниз, а их относило ветром и разбивало о быки старого моста. Ещё дореволюционного, который сгорел в Гражданскую. А его пронесло мимо.
Как он добрался до Ташкента, куда бабушку эвакуировали с её институтом, не рассказывал никогда. Как-то добрался. С большими приключениями по дороге и в самом городе – но не об этом речь. Работал он там токарем на заводе, выдавая по семьсот – восемьсот процентов плана пару лет – газеты сохранились, с передовицами про трудовой подвиг. А в 44-м поступил в институт и уехал обратно на Украину. И всю жизнь ездил в отпуск только в Узбекистан.
Брал на работе отпуск в декабре – за что его там обожали. Наслаждался Средней Азией и её жизнью, которая, не пойми как и когда, умудрилась стать для него родной. Иногда залетал к родственникам в Ашхабад, откуда привозил в Москву невероятного вкуса дыни, длинные, с оранжевой или зелёной хрустящей мякотью, с коркой в мелкую причудливую сеточку. Но в основном проводил отпуск в Ташкенте.
Там он мог посидеть на могиле своего отца, дедушки автора, которого туда привезли с фронта, уже ослепшего. И там похоронили. Играл в нарды с друзьями – их у него было полно. Ездил в Самарканд и Бухару – смотреть на безумной красоты медресе, минареты и мавзолеи времён Тимура и Тимуридов. В предгорья к пастухам. И на рыбалку – среднеазиатская маринка-«карабалык» в дальних арыках была непуганая.
Ходил в гости. На плов, со взвешиванием: сколько кто весил до еды, сколько после – на спор. На базаре перекусывал в обжорных рядах вкуснейшей едой, которую тогда в Москве никто не видел и не знал. Это теперь на каждом углу «Киш-Миш», «Чайхана номер один» и прочие заведения для публики разного достатка, где лагман, чучвара, самса, шашлык и прочее узбекское – ешь не хочу. И кругом тандыры, бесперебойно пекущие душистые лепёшки. Спасибо за всё это олигархам из списка «Форбс» и гастарбайтерам. А тогда?
Обратно под Новый год привозил он из Узбекистана деликатесы. Килограммов под сто – распихивал по безбагажным командировочным. Твёрдую конскую колбасу – казы. Сушёный барбарис и пахучую зиру – плов он дома всегда варил сам. И какой плов! Стопку украшенных узором из дырочек лепёшек, которые засыхали до каменного состояния, но, сбрызнутые водой, в духовке или на сковороде становились мягче пуха. Здоровенный длинный редис и зелёную маргеланскую редьку. Прозрачные кристаллы твёрдого тростникового сахара. Гигантские помидоры «бычье сердце» и желтую айву. Треугольные самсы с курдючной бараниной и сладким луком. Гигантские грозди винограда – удлинённые ягоды «дамских пальчиков» и лиловые круглые «ката-кургана» размером с небольшую сливу. Э, чего вспоминать! Вкус зимы – вкус детства.
Хотя, конечно же, автор пристрастен. Но детство-то у каждого одно. Кавказская еда – неважно, из какого региона, – наверное, не менее вкусна. Каждому своё. Для Российской империи, а затем Советского Союза Закавказье и Центральная Азия сыграли ту же кулинарную роль, что Индия для Британии. Специи. Рис. Мясо на углях. Экзотические овощи и фрукты. Восточные супы, выпечка, сладости. Пиалы с чаем. И империи-то давно нет, а привычки остались. Никуда не деться Верещагину от своего баркаса…
Так вот, арабы в Израиле ничем особенным не отличались от людей с Кавказа или из той же Средней Азии. Благо и там до самого конца Советской власти двести – триста тысяч арабов жило. А среди палестинцев и арабов Израиля, как известно, полно этнических курдов (которых в Армении хватало) и немало потомков греков, армян, грузин, туркмен и прочих народов Ойкумены. Этнически – люди как люди. Кто-то смуглый, чернявый. А кто-то и вовсе блондинистый, со светлыми глазами – мало, что ли, потомков крестоносцев в Галилее и на границе с Ливаном?
Опять-таки, кто не слышал – не поверит, но когда на шуке, то бишь на рынке, в Израиле араб окликает проходящую мимо девушку с предложением купить помидоры или арбуз, впечатление такое, что находишься в Кутаиси. Потому что «Эй, дэвушка! Памидор купи!» звучит так, словно человек всю жизнь тренировался выговаривать русские слова с утрированным кавказским акцентом.
Да простят автора выходцы из разнообразных регионов Кавказа. Он знает, что нет такой национальности – кавказец, не было её никогда и никогда не будет. Как нет латиносов, как в Соединённых Штатах именуют выходцев из Латинской Америки, включая мексиканцев, бразильцев или чилийцев, разница между которыми велика есьм. И азиатов нет – в диапазоне от малайцев до японцев. И африканцев. Примитивизация это, на уровне штампов, распространённых среди не очень образованных людей.
Но акцент такой, кавказский, в русском языке есть. И он для среднего русского уха абсолютно одинаков, вне зависимости от того, осетин говорящий или ингуш, армянин или азербайджанец, абхаз или сван. Хотя он может быть абсолютно неуловим – и у людей с большим сроком проживания за пределами обозначенного региона едва прослушивается, а у их детей и внуков не прослушивается вовсе, – но он есть. Как есть акцент украинский, еврейский, прибалтийский и все прочие – в ассортименте.
Если упомянутое сходство в произношении русских слов арабами Израиля и представителями древних и благородных народов Кавказа кого-то из них особенно сильно оскорбит, автора за это можно, например, зарезать. Он даже и не будет сильно против – стало бы людям легче на душе. Хотя, видит Б-г, обидеть никого не хотел и ничего особенного не имел в виду. А просто, как акын, что видит, то поёт.
Так вот, поначалу для русских евреев израильские арабы ничем от восточных евреев не отличались. Внешне – один к одному. Язык – что иврит, что арабский, кто его знал? И одеваются арабы в те же джинсы, ковбойки и футболки с кроссовками. По крайней мере, молодое поколение. Причём арабы-христиане выглядят зачастую куда более похожими на нормальных евреев в советском понимании этого слова, чем расхристанные до безобразия сабры или ватики.
