Татьяна Шмыга - Счастье мне улыбалось

Поскольку я родилась под самый Новый год, то и отмечали его у нас особенно торжественно — сразу два события. С раннего детства я помню особую атмосферу, которая была в доме в этот день. И был он для меня самый радостный, самый запоминающийся. В комнате обязательно устанавливали большую, под самый потолок елку. А был он у нас высокий — в три с лишним метра.

Сейчас уже мало кто знает, что до середины 30-х годов в Советском Союзе было запрещено встречать Новый год с елкой, поскольку почему-то посчитали этот обычай идеологически вредным, буржуазным, пролетариату ненужным. Но папа, несмотря ни на какие запреты, не хотел лишать ребенка праздника. 31-го, как только темнело, он облачался в полушубок, меховую шапку и уезжал за елкой. Москва тогда была намного меньше, чем сейчас, так что добраться на «паровичке» (электричек еще не существовало) до ближайшего пригородного леса было несложно. Как папа провозил самовольно срубленную елку на поезде, не знаю. А в самом городе он шел пешком по темным улицам (Москва тогда освещалась скудно) и тащил елку на себе: появляться с ней в трамвае тоже было нежелательно, да и ходили ли они в такое позднее время регулярно, неизвестно. А время поджимало, и папа торопился.

Лесная пахучая красавица появлялась у нас в доме за час-два до наступления Нового года, и мы спешно начинали наряжать ее. Игрушек тогда в магазинах, конечно, не было, так что мама заранее мастерила их сама, что-то у нее сохранялось от прежних времен. А еще вешали мы на елку и конфеты, и орехи, и мандарины… До сих пор помню, как в комнате замечательно пахло свежей хвоей, лесом… Даже во время войны мы старались поддерживать традицию наряжать елку — умудрялись каким-то образом, несмотря на тяготы тех трудных лет.

С детства я люблю еще один замечательный запах — запах свежеиспеченного хлеба. В доме, где мы жили, внизу была булочная, а во дворе находилась пекарня. Этот дом и пекарня когда-то принадлежали булочникам Титовым, до революции не менее известным в Москве, чем знаменитый Филиппов. Черный ход, который существовал в доме, вел из квартиры хозяев на втором этаже на первый этаж — в магазин.

Помню, каким вкусным казался этот хлебный запах в несытые 30-е годы и особенно во время войны — ведь хлеба тогда недоставало очень многим. И вечно полуголодные ребята из бедных семей, которых немало жило и в нашем, и в окружающих домах, норовили стащить буханку. Конечно, они часто попадались, так что в нашем дворе чуть ли не половина подростков отсидела свои сроки за кражу единственной буханки.

Мы знали, кто до революции были хозяева дома, но ни о них самих, ни о их судьбе, о том, куда они делись, нам не было известно. Может, кто-то из их бывших работников (если они еще оставались) в булочной или в пекарне что-то и знал, но у нас об этом не говорили. Правда, помню, что в доме оставалась жить кухарка самого Титова, тетя Дуня. Она занимала небольшую комнату в нашей коммунальной квартире. Точнее сказать, это была даже не комната, а отгороженная часть кухни. После революции, после так называемого уплотнения в огромной многокомнатной квартире бывшего хозяина поселили сразу восемь семей. Хотя соседей было много, но я не помню, чтобы у нас возникали какие-нибудь значительные конфликты. Как-то все умудрялись уживаться, хотя люди были разные — кто более открыт, кто менее.

Свой дом купцы Титовы построили еще в середине XIX века. Сначала он был двухэтажный, а потом, по мере роста их доходов, появился и третий этаж, дополнительные служебные постройки во дворе. Дом был добротный, вместительный, разумно распланированный: верхние этажи был жилыми, внизу шла торговля, во дворе пекли хлеб, который сразу поступал в магазин. Дела, столь прекрасно налаженные, конечно же процветали. Это было заметно и по тому, как хозяева оборудовали свою огромную квартиру. Она была не просто комфортна, с ванной, водопроводом, но и красива: просторные комнаты, высокие потолки с лепниной, большие окна с широкими мраморными подоконниками, паркетные полы…

Комната, в которой жили мы, была частью большого, в 50 квадратных метров, красивого зала в квартире Титовых. В свое время папе выделили этот зал целиком, но его другу, у которого недавно родился сын, негде было жить. И папа поделился с ним, чтобы тот с женой и ребенком мог поселиться в более или менее комфортабельных условиях. Они перегородили зал пополам. Получилось две большие комнаты. Наша была угловая, очень светлая, в три окна. Окна выходили сразу на две улицы — Ульяновскую и Земляной вал. Потом, в конце 30-х годов, после гибели знаменитого летчика, его переименовали в улицу Чкалова. Во времена моего детства москвичи называли этот район Землянкой. «Ты где живешь?» — «На Землянке». И все понимали, что это на Садовом кольце, на Земляном валу, даже не на всем его протяжении, а между Курским вокзалом и Таганкой, в низине, образованной протекающей здесь Яузой, в районе Ульяновской улицы, Дровяных и других переулков…

Забегая вперед, скажу, что теперь нашего дома нет — остались только часть пекарни Титовых (сейчас это владение № 71 по улице Земляной вал) да какой-то флигель в бывшем дворе. Когда в 60-х годах от Курского вокзала в сторону Таганской площади строили эстакаду, она пересекла Ульяновскую (теперь снова Николоямскую) улицу, и пришлось снести несколько домов, в том числе и тот, где я прожила детство и юность…

У нас дома был большой буфет — папино «приданое» (он сохранился и стоит теперь у меня на даче). Этим буфетом нашу комнату, в свою очередь, тоже перегородили — в одной части устроили спальню, а из другой получилась «гостиная».

Я вспоминаю нашу комнату с удовольствием. Моя мама была просто помешана на чистоте: хотя у нас и без того все всегда блестело, она постоянно что-то мыла, вытирала… Думаю, что она и сердце-то свое надорвала потому, что все время наводила порядок, не позволяя себе лишний раз отдохнуть.

В связи с этой чистотой в нашей семье вспоминали один случай. Главной героиней той истории была я. Сама я помнить об этом не могла из-за малого возраста — о моих тогдашних «подвигах» мне рассказала мама.

В прежние годы в домах было очень распространено укрывать мебель — диваны, кресла, стулья — светлыми чехлами. И у нас они были, а на окнах висели красивые светлые шторы с вышивкой «ришелье», их специально заказывали у мастериц. Естественно, что все это у мамы было идеально чистым. Однажды, когда папу ждали из очередной командировки, мама с бабушкой Наташей принялись к его приезду снова наводить порядок — мыли полы, окна, стирали, крахмалили, гладили… Наконец надели чехлы на мебель, повесили шторы и пошли на кухню что-то готовить.