Детство мое прошло в большой, постоянно растущей семье. У отца было шесть братьев, и все они жили в одном доме вместе со своими женами и детьми. Этот обычай был характерен именно для провинции Амдо. Сыновья приводили жен в свои родные семьи, а дочери после замужества оставляли родительский дом и уходили в семью мужа. Иногда, если у родителей были только дочери, они «приобретали» жениха, который становился членом семьи, чтобы продолжить ее имя, но такое случалось редко.
Дома в Амдо отличались от жилищ Центрального Тибета: они были квадратные, одно- или двухэтажные. У нас был двухэтажный дом и одноэтажный, в котором жили слуги. Для строительства домов использовались тхала – две стены, между которыми набивался песок. Деревенские дома окружала каменная стена, а сами они располагались вокруг внутреннего дворика. Большие семьи нередко жили в усадьбах, состоящих из нескольких таких домов. В каждом доме была большая комната для хранения цампы (поджаренной ячменной муки, основного продукта питания в Тибете), муки, вяленого мяса, растительного и сливочного масла. Отдельно располагались стойла, в которых мы держали овец, коров и лошадей, дри (самок яков), ишаков, свиней и дзомо (так называется потомство женского пола от яков и коров. Мужское потомство именуется «дзо»).
В нашей местности водились самые свирепые на вид мастифы, которых я когда-либо видела, – ужаснее их не было даже в Лхасе. Их использовали в качестве ценных сторожевых собак. Известно, что их нередко обменивают даже на лошадей. В ходе торговых процедур им часто приходится преодолевать большие расстояния, и у них образуются ссадины на лапах. Мы обвязывали их раненые лапы ячьей шерстью.
Моего отца звали Таши Дондуп, а мать – Дома Янзом. Они тоже жили с нами. В Амдо всех взрослых женщин называли амала, т. е. «мать». Чтобы отличить одну «мать» от другой, мы использовали такие термины, как тама или гама – старшая мать или младшая мать, в зависимости от старшинства. Согласно традиции и в качестве выражения преданности родителям представители старшего поколения, которые вырастили детей, освобождались от работы. Считалось, что они уже отработали свое в этой жизни.
Дед и бабушка любили меня с момента моего появления на свет не потому, что я была старшей, – у меня уже был старший брат, – а потому, что предвидели, что я буду необычным ребенком и еще более необычной женщиной, когда вырасту. Они изливали на меня целое море любви и нежности. Все свое детство я знала, что меня холят и лелеют. В результате чувство радости жизни никогда не покидало меня. Я очень им благодарна за то, что они обогатили мою жизнь и скрыли от меня, пусть всего лишь на время, что жизнь женщины может быть тяжелой, жестокой и полной испытаний и горя.
Дед с бабушкой были центром всего моего мира. С ними я спала и ела, они утешали меня и баловали. Казалось, они заполняют собой все мое маленькое существо. Возможно, причиной тому были теплые, непринужденные отношения между дедом с бабушкой и их внуками и внучками, которые не были ограничены строгими правилами поведения.
Мой дед был сильным, властным, даже слегка надменным человеком. В то время он был хозяином в Амдо и правил железной рукой. Когда я появилась на свет, этот буйный властелин взял меня на руки, как в люльку, и заявил: «Это моя Сонам Цомо!» После такого исчерпывающего заявления я стала его подопечной. Даже если его властность и злоупотребление авторитетом раздражали моих родителей, им не оставалось ничего иного, как только смириться с этим.
Тем более странным казалось мне то, что мои родители, подчинявшиеся деду и бабушке во всех важных вопросах, уступали каждому моему капризу и каждой причуде. Только намного позже я стала осознавать взаимное уважение, которое стояло за нашими родственными узами, и то, как оно окрашивало все грани нашего поведения в семье. Все члены семьи относились к деду и бабушке с любовью, благоговейным уважением и даже с некоторым страхом. Тем не менее отношения между ними и их внуками были отмечены лишенной всяких формальностей близостью. Отношения же между родителями и детьми были сдержанными, отчужденными и очень строгими. Такими же были отношения между моими отцом и матерью, с одной стороны, и дедом и бабушкой – с другой.
Я замечала – часто не без тайного ликования, – в какой трепет моих родителей ввергали дед с бабушкой. Например, если дед восседал на канге (подогреваемом возвышении для сидения и сна), социальные условности запрещали моему отцу сидеть рядом с ним. Почтение к старшему требовало, чтобы он либо стоял, либо усаживался на пол. Я же могла забраться на канг рядом с дедом и наслаждаться ощущением безопасности в его объятиях. Я нарочно провоцировала отца подобным образом, демонстрируя, что в присутствии деда я была маленькой хозяйкой и могла поступать, как мне заблагорассудится.
Когда дед пил чай, свой любимый напиток, традиция запрещала отцу делать то же, если только дед не приказывал ему: «Таши Дондуп, сядь и выпей чашку чая». Но даже в этом случае отец никогда не усаживался на стул, а должен был удовлетвориться сидением на корточках на полу. Стулья предназначались только для равных, встречавшихся с глазу на глаз.
Каждый вечер после заката, когда семья собиралась на ужин, я пристраивалась рядом с дедом – наш тайный условный знак, что после ужина мы собирались хорошо провести время вдвоем. Я завороженно слушала его бесконечные сказки и истории. Больше всего я любила рассказ о том, как он выбирал мне имя и боролся за него с остальными родственниками.
В детские годы дед оказал на меня огромное влияние. Он умел наслаждаться жизнью и ценил каждый опыт, встречавшийся на его пути.
Уже в раннем детстве меня очень удручал тот факт, что я родилась девочкой. С самого юного возраста мы уже отдавали себе отчет в разнице между ролью и задачами мужчин и женщин и в том, что во всех семьях родители больше радовались сыновьям. Рождение дочери иногда даже считалось проклятием. Я слышала об одной бедной семье, утопившей новорожденного ребенка-девочку. В нашем земледельческом обществе на дочерей смотрели как на обузу. Маленькая девочка только ела и требовала заботы и внимания, не принося семье никакой пользы. Позже, когда она подрастала, ей нужно было обеспечить приданое, после чего она выходила замуж, покидала свою семью и уходила в другую. Сыновья же, напротив, своим трудом приносили пользу семье. Они оставались дома, и их дети еще более укрепляли семейное благосостояние.
Я много раз спрашивала деда, не хотел ли он, чтобы я родилась мальчиком. Я не вынесла бы разочарования, если бы он подтвердил мои опасения, Он дергал меня за уши и отвечал:
