Легко понять значение подобных проповедей для тогдашней Праги. Почва для восприятия их была готова в самом народе. Но эпоха вполне критического отношения Гуса к католицизму наступила не сразу: сначала он заботился преимущественно о внутреннем самоусовершенствовании, о перевоспитании своей личности; затем выступил против пороков духовенства, но еще с надеждой, что церковь последует его собственному примеру и очистится собственными силами. Лишь в самые последние годы жизни Гус с прискорбием убедился, что его надежды были напрасны.
В самом начале своего проповедничества Гус приобрел такую популярность, что, несмотря на молодые лета, был избран (по тогдашним правилам – на одно полугодие) – ректором Пражского университета. Большинство чешских профессоров, все тогдашние знаменитости, были приятелями Гуса, например, бывший его учитель Станислав из Цнойма. Немецкие профессора, принадлежавшие, большей частью, к школе номиналистов, сложили следующую сатирическую родословную Гуса: “Станислав из Цнойма родил Петра из Цнойма; Петр из Цнойма родил Степана из Пальча; Степан из Пальча родил Яна Гуса”. Все перечисленные здесь имена принадлежат магистрам, бывшим в то время в самых приятельских отношениях с Гусом.
Спор между реализмом и номинализмом, хотя и играл некоторую роль в истории Пражского университета и в жизни Гуса, все же не значил так много, как полемика, возгоревшаяся в Праге около 1403 года из-за богословского учения Виклифа. Эти препирательства, впрочем, были возбуждены не Гусом и не он оказался самым рьяным бойцом за Виклифа. Богословские трактаты Виклифа были впервые распространены в Праге приехавшим из Оксфорда близким другом Гуса, Иеронимом Пражским. Почин в деле преследования “английской ереси” был сделан немецкими профессорами, действовавшими, без всякого сомнения, как по своему крайнему разумению, так и по внушению пражского архиепископа.
С самого дня своего основания Пражский университет не был чисто чешским национальным учреждением. Он служил главным умственным центром не только для чехов, но и для немцев. Основанный Карлом IV, Пражский университет имел в конце XIV и начале XV века лишь двух равных соперников – университеты Парижский и Оксфордский.
Личный состав университета – как профессора, так и студенты – разделялись на четыре нации: чешскую, польскую, баварскую и саксонскую. Эпохой наивысшего процветания Пражского университета были семидесятые и восьмидесятые годы XIV столетия, когда в нем числилось до 11 тысяч студентов. С 1363 по 1392 год были, правда, основаны университеты: Краковский, Венский, Гейдельбергский, Кельнский и Эрфуртский, но все они, по сравнению с Пражским, имели значение лишь провинциальных центров. С 1367 по 1408 год Пражский университет выдал, по одному факультету свободных искусств, 844 магистерских диплома и 3823 диплома на бакалавра. Организация университета была такова, что обеспечивала полное господство немецкой партии. Хотя все четыре “нации” имели равные права, но в сущности три из них были немецкие, так как в польскую нацию записывались главным образом силезские немцы.
При всей своей терпимости и миролюбии Гус нередко выступал против чрезмерных притязаний немецких профессоров. Что Гус не был враждебен немцам, доказывается самим избранием его в ректоры, чего нельзя было достичь против воли немецкого большинства; но он нередко говорил, что в чешском королевстве чехи должны занимать такие же места, как французы во Франции и немцы в Германии.
Высшее пражское духовенство взяло в университетском вопросе, как и в политических распрях, сторону немецкой партии и даже тайно подстрекало немцев против чехов. В 1403 году после Гуса ректором был избран баварец Вальтер Геррасер. Один немецкий магистр, Гюбнер, явился в роли зачинщика новой университетской распри. Как полагают, по поручению самого архиепископа, Гюбнер рассмотрел недавно перед тем появившиеся в Праге богословские трактаты Виклифа, извлек из них 21 положение, к которым присоединил 24 пункта, осужденные лондонским собором, и все это препроводил в архиепископский капитул. Официал Кбель и пражский каноник Нос отправили эти 45 пунктов ректору Геррасеру, а этот последний немедленно созвал совет из всех пражских докторов и магистров.
Заседание, на котором обсуждался вопрос о тезисах Виклифа, было весьма бурным. Главным защитником тезисов оказались бывший учитель Гуса, Станислав из Цнойма, и приятель Гуса, Степан из Пальча. Один из чешских магистров, Николай из Литомышля, закричал Гюбнеру: “Ты извлек эти положения неправедным, лживым, клеветническим способом!” Гус, в свою очередь, сказал: “Такие подделыватели книг, по моему мнению, более виновны, чем те два торговца, которых несколько дней тому назад сожгли на площади за подделку шафрана”. Но нашлись магистры, возражавшие Гюбнеру прямо по существу дела. Степан из Пальча бросил на стол экземпляр книги Виклифа и воскликнул: “Пусть, кто хочет – встанет и скажет что-либо против единого слова в этой книге: я берусь защищать”. Еще резче говорил Станислав из Цнойма: “Я берусь, – сказал он, – доказать, что из этих 45 тезисов ни одного нельзя назвать ни еретическим, ни ложным”. Это заявление до того скандализировало собрание, что некоторые из старших профессоров вышли из зала. Оставшиеся значительным большинством голосов постановили: воспретить как публичное, так и частное преподавание 45 тезисов, – решение, впоследствии игравшее важную роль в судьбе Гуса.
На первых порах осуждение 45 тезисов Виклифа нимало не поколебало положения Гуса ни в университете, ни на проповеднической кафедре. Популярность Гуса постоянно возрастала и, между прочим, увеличению ее способствовали многие пражские женщины, которые настолько увлекались проповедями Гуса, что нарочно селились близ Вифлеемской часовни. На них-то и намекает Гус в одной из своих проповедей, говоря, что некоторые женщины умнее и добрее отстаивают истину, нежели иные доктора богословия. Следует заметить, что Гус вообще был весьма застенчив и робок с женщинами; робость эта иногда доходила до подозрительности; но, убедившись в том, что он имеет дело с женщиной скромной и одушевленной высшими нравственными побуждениями, Гус тотчас изменял свое обращение и относился к таким женщинам просто и по-братски. В то время многие чешские дворянки отличались набожностью, доходившей до аскетического отречения от мира. Не вступая в монастыри, где жизнь часто вовсе не согласовывалась с монашеским обетом, эти дворянки проводили время в молитве и посте. Среди них попадались личности, в высшей степени восторженные и как раз пригодные для распространения новых учений. Такова была, например, Анешка из Штитного, дочь писателя Томаша, проводившая время то в составлении списков с сочинений покойного отца, то в посещении Вифлеемской часовни. В той же местности жила одна девица Петра, о которой Гус говорит, что она вела вполне святую жизнь. Такова же была вдова Катерина Каплержова, устроившая нечто вроде вдовьего и девичьего приюта в своем доме. Это появление женщин, не удовлетворявшихся официальными монастырями, в которых видели более соблазна, чем благочестия, в высшей степени характеризует тогдашние церковные порядки и является еще одним доказательством необходимости реформы, которую проповедовал Гус. Положение Гуса, казалось, стало еще более прочным, когда пражским архиепископом был назначен еще не старый прелат Збынек. Новый архиепископ очень мало понимал в богословских делах, но был храбрым воином и не терпел ханжей и суеверов. Мечом он владел гораздо искуснее, чем крестом, и о нем говорили, что он сел за азбуку лишь тогда, когда был назначен архиепископом. На самом деле он получил обычное светское воспитание тогдашних чешских феодалов. “In doctrina sancta nullus (в богословии ничего не смыслит”), – пишет о нем современный летописец, в остальном осыпающий архиепископа похвалами. Новый архиепископ отнесся к Гусу с доверием. Он назначил Гуса и его приятеля Станислава из Цнойма “синодальными проповедниками” – обязанность весьма важная, состоявшая в произнесении наставлений духовенству. Архиепископ написал, кроме того, Гусу, чтобы он докладывал ему лично или письменно о всех замеченных злоупотреблениях.
