Монро: Если разболтаешь, я тебя убью. Тебя прикончат. Я знаю людей, которые с удовольствием окажут мне эту услугу.
Капоте: Ни минуты не сомневаюсь.
(Официант наконец вернулся со второй бутылкой.)
Монро: Скажи, чтобы забрал обратно. Я не хочу. Хочу уйти отсюда к чертовой матери.
Капоте: Извини, если я тебя расстроил.
Монро: Я не расстроилась.
(Но это была неправда. Пока я расплачивался, она ушла попудрить нос, и я пожалел, что со мной нет книги: ее визиты в дамскую комнату длились иногда дольше, чем беременность у слонихи. Текли минуты, и от нечего делать я размышлял, что она там заглатывает – седативы или психостимуляторы. Наверняка седативы. На стойке лежала газета, я ее взял; оказалась китайской. Через двадцать минут я пошел выяснять. Может, приняла смертельную дозу или взрезала вены. Нашел дамскую комнату и постучал в дверь. Мэрилин сказала: «Входите». Она стояла перед тускло освещенным зеркалом. Я спросил: «Что ты делаешь?» Она сказала: «Смотрю на Нее». На самом деле она красила губы ярко-красной помадой. Она уже успела снять с головы мрачный платок и расчесать блестящие, легкие, как пух, волосы.)
Монро: Надеюсь, у тебя остались деньги?
Капоте: Смотря для чего. На жемчуг не хватит, если ты ждала такой компенсации.
Монро (посмеиваясь – снова в хорошем настроении. Я решил больше не поминать Артура Миллера): Нет. Только на хорошую поездку в такси.
Капоте: Куда мы едем – в Голливуд?
Монро: Да нет. В одно мое любимое место. Узнаешь, когда приедем.
(Долго мне гадать не пришлось: мы остановили такси, и, услышав, как она попросила шофера отвезти нас к пирсу на Саут-стрит, подумал: не оттуда ли ходит паром на Стейтен-Айленд? А следующим моим предположением было: она наглоталась таблеток после шампанского и теперь не в себе.)
Капоте: Надеюсь, мы никуда не поплывем. Я не захватил таблеток от укачивания.
Монро (радостно хихикая): Просто на пирс.
Капоте: Можно спросить зачем?
Монро: Мне там нравится. Пахнет заграницей и можно кормить чаек.
Капоте: Чем? Тебе их нечем кормить.
Монро: Есть чем. У меня сумка полна печений с гаданиями. Свистнула в ресторане.
Капоте (поддразнивая): Пока ты была в уборной, я одно разломил. На бумажке была грязная шутка.
Монро: Ох ты. Китайские печенья с похабщиной?
Капоте: Уверен, чайки не побрезгуют.
(Наш путь пролегал через Бауэри. Крохотные ломбарды, пункты сдачи крови, общежития с койками по пятьдесят центов, маленькие угрюмые гостиницы по доллару за ночь, бары для белых и бары для черных и всюду бродяги, бродяги – молодые, немолодые, старые, сидящие на корточках вдоль бордюров, среди битого стекла и вонючего мусора, бродяги, прислонившиеся к дверным косякам, толпящиеся на углах, как пингвины. Раз, когда мы остановились на красный свет, к нам шаткой походкой приблизилось пугало с фиолетовым носом и трясущимися руками и стало протирать мокрой тряпкой ветровое стекло. Наш возмущенный водитель облаял его по-итальянски.)
Монро: Что такое? Что происходит?
Капоте: Хочет денег за протирку стекла.
Монро (загородив лицо сумочкой): Какой ужас! Не могу это видеть! Дай ему что-нибудь. Скорее. Пожалуйста. (Но такси уже рвануло с места, чуть не сбив старого пьяницу. Мэрилин плакала.) Меня тошнит.
Капоте: Хочешь домой?
Монро: Все испорчено.
Капоте: Я отвезу тебя домой.
Монро: Подожди минуту. Я успокоюсь.
(Тем временем мы выехали на Саут-стрит, и в самом деле – паром у причала, панорама Бруклина за рекой, белые чайки, реющие на фоне морского неба, усеянного пушистыми, тонкими, как кружево, облаками, – зрелище это быстро успокоило ее.
Мы вылезли из такси и увидели мужчину с чау-чау на поводке. Он направлялся к парому, и, когда мы проходили мимо, моя спутница остановилась и погладила собаку по голове.)
Мужчина (дружелюбно, но твердо): Не надо трогать незнакомых собак. Особенно чау. Они могут укусить.
Монро: Собаки меня никогда не кусают. Только люди. Как ее зовут?
Мужчина: Фу Манджу.
Монро (со смешком): А, как в кино. Мило.
Мужчина: А вас?
Монро: Меня? Мэрилин.
Мужчина: Я так и подумал. Жена ни за что мне не поверит. Можно попросить у вас автограф?
(Он достал ручку и визитную карточку; положив ее на сумку, она написала: «Благослови Вас Бог – Мэрилин Монро».)
Монро: Спасибо.
Мужчина: Вам спасибо. Представляете, я покажу его в конторе?
Монро: Я тоже брала автографы. И сейчас иногда прошу. В прошлом году у Чейзена недалеко от меня сидел Кларк Гейбл, и я попросила подписать мне салфетку.
(Она прислонилась к причальной тумбе, и я смотрел на ее профиль. Галатея, созерцающая неосвоенный мир. Ветерок взбил ей волосы, и голова ее повернулась ко мне с бесплотной легкостью, словно от дуновения ветра.)
Капоте: Так мы будем кормить птиц? Я тоже проголодался. Уже поздно, а мы не обедали.
Монро: Помнишь мой вопрос: если бы тебя спросили, какая Мэрилин Монро на самом деле, что бы ты ответил? (Тон ее был шутливый, поддразнивающий, но вместе с тем серьезный: она ждала честного ответа.) Наверняка скажешь, что я халда. Банан с мороженым.
Капоте: Конечно, но еще скажу...
(Свет гас. И она будто бледнела вместе с ним, сливалась с небом и облаками, исчезала в пространстве. Я хотел перекричать чаек, окликнуть ее: Мэрилин! Мэрилин, почему все должно было получиться так, как получилось? Почему жизнь должна быть такой сволочью?)
Капоте: Я скажу...
Монро: Я тебя не слышу.
Капоте: Я скажу, что ты прекрасное дитя.
