- Патешонков! Играйте сбор - всех в наше купе, уточним родословные.
Руслан охотно ударил румбу.
В купе стало душно, все сгрудились над лейтенантским блокнотом. На разграфленном карандашом листке были записаны фамилии призывников. И тут произошло то, что потом не раз с подначками припоминалось Андрею.
- Звягин! - позвал лейтенант, склоняясь над блокнотом.
- Тут! - вяло отозвался Андрей.
- Не тут, а "я". Образование?
- Десять классов.
- Мать...
- Мастер на ремзаводе.
- Отец...
Андрей растерялся. Почему-то, когда напомнили об отце, перед глазами вставал потертый плюшевый медвежонок.
- Отец где?
- Он у меня на фронте погиб, - неожиданно для себя тихо сказал Андрей.
- Чепуха какая-то, - озадаченно поморщился лейтенант и бросил карандаш на блокнот. - Посчитайте сами, Звягин... Если отцу вашему сорок, когда же он успел воевать? Ему же в сорок пятом десять лет было!
Нестеров прыснул, и этот его хохоток, как запал, взорвал тишину.
- Нет отца, и все. Нет! - покраснев, промямлил Андрей.
- Так бы и сказали! - Отчеркнул что-то карандашом лейтенант и, не сдержавшись, тоже рассмеялся: - А вы, Звягин, сами-то, случаем, не штурмовали Рейхстаг?
А поезд уже въезжал в ущелье из домов. В купе сразу смерклось.
- Москва! - Глянул лейтенант в окно. Он произнес "Москва" как матрос, увидевший после долгого плавания берег: "Земля".
Андрей прилип лбом к стеклу, но той Москвы, какую ожидал, не увидел. Он представлял, что как только кончатся пригородные леса, уже изрядно потрепанные осенним ветром и дождем, так сразу на горизонте покажется Кремль с дворцами, куполами, со знакомым силуэтом Спасской башни.
Но в окнах медленным безмолвным танцем, поворачиваясь то одной, то другой стороной, кружили многоэтажные громады, такие высокие, что их крыши заслоняли небо. И поезд будто съежился при виде огромного города и уже без былой величавости, почти как трамвай, катился, казалось, посреди улицы.
Потом он дрогнул, запнулся раз-другой и остановился совсем.
- Выгружайсь! - весело крикнул лейтенант.
В автобусе, поджидавшем их на вокзальной площади, лейтенант сделал перекличку. Все были на месте.
Андрей ревниво глянул на погоны сидевшего за рулем солдата. Погоны были малиновыми. "У ВДВ голубые, - расстроился Андрей. - А вот какие у штирлицев?" Патешонков, нахохлившись, уткнулся в воротник пальто и не поднимал глаз.
Минут тридцать ехали молча. Но вот шофер резко затормозил, и Андрей с нетерпением глянул в окно: автобус уперся в зеленые железные ворота с красной пятиконечной звездой. Моментально выскочивший из будки солдат проворно их отворил, автобус дернулся, и ворота с лязганьем захлопнулись.
- Прибыли! - с радостью в голосе объявил лейтенант. - Добро пожаловать!
Он построил их рядом с чемоданами, которые тоже стояли по ранжиру.
Прямая асфальтированная дорога между молоденькими, побеленными известью липами вела к трехэтажным домам, пустым и безмолвным. Перед этими домами, на присыпанной гравием и песком спортплощадке, блестели никелем и отполированным деревом турники, брусья и еще какие-то замысловатые сооружения. А дальше, до конца дороги, справа и слева, куда бы Андрей ни посмотрел, глаза всюду упирались в забор, за которым возвышались обычные "гражданские" дома - с разноцветными занавесками на окнах, с бельем, развешанным на балконах.
Солдат, отворявший ворота, стоял в дверях будки и с любопытством взирал на прибывших.
- Послушай, парень, - окликнул солдата один из ребят, кажется, Нестеров, - какая это часть?
Небрежно сдвинув со лба на затылок порыжевшую от солнца фуражку, солдат - сразу видно, не первого года службы, - поглядел на них, как показалось Андрею, с сочувствием.
- Ракетный полк кибернетики, - медленно, членораздельно отчеканил солдат и подмигнул.
- Нет, серьезно! Какие войска? - просительно метнулись к нему, перебивая друг друга, несколько голосов.
- Я же сказал, эр-пэ-ка, - повторил солдат и исчез в своей будке.
3
"РПК, РПК, РПК", - рокочущее барабаном это созвучие воспринималось как некий таинственный шифр жизни, которой теперь предстояло им жить.
Лейтенанта Горикова, того самого, что сопровождал их на службу, было не узнать. Что-то переменилось в нем, как только очутились в расположении части: где вагонное добродушие, где веселость и покладистость "своего парня"? Опять собрал всех на плацу, подал команду: "Становись!" И тут же тихо и невозмутимо приказал: "Разойдись!" Позавчера ему не понравилось одно, вчера - другое, а сегодня выяснилось - долго становились в строй, надо в считанные секунды, так, словно к локтям привинчены магниты: раз, два, три - и шеренга как спаянная.
Всех призывников разобрали по росту, и Андрей, у которого рост был метр восемьдесят пять, попал в первый взвод - взвод кандидатов в роту почетного караула. Оказалось, что ниже ста восьмидесяти сантиметров в РПК вообще не берут.
- Р-р-рав-няйсь!
По этой команде надо повернуть голову направо - как можно резче - и увидеть грудь четвертого человека. Если нагнешься - покажется пятый, а может, и шестой, а завалишься чуть назад - все заслонит первый, правый. Грудь четвертого человека - в самый Раз, высчитано, выверено веками строевой практики, стараясь выравняться, Андрей скосил глаза на грудь Аврусина, уже проявившего незаурядные способности к Шагистике. Сухопарый, жилистый, Аврусин весь был как на шарнирах, и лейтенант, сразу оценивший "природные данные", уже несколько раз выводил его из строя для наглядной демонстрации строевых приемов. Аврусин Андрею не нравился, неприязнь началась еще в вагоне. Не кто-нибудь, даже не лейтенант, а почему-то именно Аврусин сделал тогда замечание Руслану за длинные волосы. Его-то какое дело?
Третьим стоял Нестеров - бледный, растерявший свои веснушки, с тем мучительным выражением послушания и покорной внимательности на лице, с каким у доски стоит незадачливый ученик, - Нестерову уроки строевой не давались, он часто путал ногу, не мог подладить отмашку рукой.
Смешливый, готовый по пустяку расхохотаться, Линьков стоял слева от Нестерова, едва сдерживая улыбку, и лейтенант подозрительно на него посматривал.
Совсем рядом, касаясь правой руки, вытянулся Руслан Патешонков. С роскошными своими кудрями он распрощался в день приезда и сейчас был удивительно похож на ощипанного петушка. Его гитаре разрешили висеть в каптерке.
- От-ставить!..
Лейтенант неторопливо осмотрел шеренгу - медленно-медленно слева направо, потом зигзагами: от подбородков (не слишком ли опущены) к ногам (не слишком ли сведены носки сапог), - и румянец, свекольно заливавший его щеки, растворился, лейтенант наконец-то позволил себе улыбнуться.
