Его совершенно не интересовали свиньи, овцы, садоводство. Сохранились рассказы о том, что он испытывал к деревенским занятиям чувство отчужденности и даже отвращения: здесь проступает рационализм, который разовьется в нем позже. Когда мать просила его позаботиться об овцах или растениях, он подчинялся ей неохотно и не до конца. Спустя годы он сообщит Уильяму Стакли, что предпочитал «сидеть под деревом с книгой в руках или вырезать ножичком деревянные заготовки для своих моделей». Мысли его уносились далеко от сельских забот, и он позволял овцам и другому домашнему скоту разбредаться по окрестностям. В местном суде его штрафовали за то, что он «допустил проникновение своих свиней на поля» и «допустил, чтобы его овцы поломали вешки» на неогороженной земле. Бывало, мать просила кого-нибудь из слуг присмотреть за ним, но юный Ньютон просто перекладывал все свои обязанности на слугу и продолжал читать. К тому же он отличался чрезвычайной рассеянностью. Однажды он вел лошадь домой, и с нее соскользнула уздечка. Не заметив отсутствия животного, Исаак так и пришел домой с уздечкой в руке. Слуги в Вулсторпе придерживались невысокого мнения о молодом господине, «замечая, что парень придурковат и никогда не сгодится для дела». Из него не получился бы хороший фермер, а ведь, сложись обстоятельства лишь чуть-чуть иначе, как раз фермером ему и пришлось бы стать.
Но, к счастью, нашлись те, кто разглядел в нем способности и великую жажду знаний. Джон Стокс, директор школы, и Уильям Эйскоу, дядя Ньютона, пытались убедить его мать, Анну Смит (теперь она носила эту фамилию), «какая это будет потеря для мира, если похоронить столь выдающийся талант в сельских занятиях, да к тому же это будет и тщетное стремление». Есть и рассказ, наверняка апокрифический, о каком-то незнакомце, который, задав юному Ньютону несколько вопросов из области математики и распознав в нем скрытый талант, уговорил его мать разрешить мальчику продолжить образование. Такие чудесные вмешательства довольно часто встречаются в агиографических повествованиях о юности всякого рода знаменитостей.
Сам же Стокс обещал Анне, что по возвращении Ньютона в школу он «ежегодно станет выплачивать ей по сорок фунтов – сумму, каковую платят директору все ученики-иностранцы вместе взятые» – материальное вознаграждение, призванное ускорить развитие умненького мальчика. Сорок фунтов вполне ее убедили, и она отправила сына обратно в грантемскую школу, где тот получил возможность готовиться к поступлению в Кембриджский университет. Ньютон поселился в доме самого Стокса и все-таки завершил требуемый курс обучения. Возможно, к этому периоду относится покупка им греческого словаря и книги комментариев к Новому Завету – в качестве необходимых приготовлений к более серьезным штудиям, которые ждали его впереди.
Это новое погружение в школьную жизнь, по всей видимости, воспламенило в нем и сообразительность, и ученические амбиции. По словам Джона Кондуитта, позже ставшего мужем племянницы Ньютона, тот говорил ему, что его, Ньютона, «гений теперь начал разрастаться все больше и все быстрее, сияя все мощнее, и, как сам он мне поведал, особенно он преуспел в стихосложении». Вероятно, это были переводы из античных авторов, поскольку английскую поэзию он всегда ставил невысоко. По сути, он «превзошел самые радужные надежды, какие его директор на него возлагал». Его успехи были столь впечатляющи, что в день выпуска Стокс со слезами на глазах произнес целую речь, превознося своего любимого ученика и призывая остальных следовать его примеру.
Глава вторая
Студент колледжа
Летом 1661 года Ньютона приняли в Кембриджский университет – в ранге субсайзера, а через некоторое время он стал сайзером.[6] Среди кембриджских колледжей он выбрал Тринити-колледж, хотя неизвестно, насколько его выбор был самостоятелен. За этим решением чувствуется рука Хамфри Бабингтона, брата жены грантемского аптекаря и одновременно дяди мисс Сторей – по всей видимости, первой и единственной возлюбленной Ньютона. Бабингтон служил приходским священником в близлежащей деревне Бутби-Пагнелл, но что гораздо важнее, он являлся членом совета колледжа. Кроме того, он, вероятно, уже убедился в интеллектуальном потенциале Ньютона и поэтому взял на себя труд поспособствовать приему мальчика в собственный колледж. Вполне возможно, Ньютон стал сайзером (или попросту слугой) самого Бабингтона, прислуживая ему во время нечастых визитов священника в колледж и таким образом избегая обычных рутинных обязанностей, которые следовало выполнять юноше, занимающему эту весьма скромную позицию в учебной иерархии. Само слово «сайзер», sizar, по всей вероятности, происходит от слова size, то есть «размер»: имеется в виду определенный размер порций хлеба и питья, которые он получал в уплату за беготню по всяким поручениям и прислуживание за столом.
8 июля 1661 года его имя появилось в книге зачисленных в Кембриджский университет – наряду с шестьюдесятью другими принятыми в тот же Тринити-колледж. Так он переступил порог учебного заведения, где ему предстояло пребывать ближайшие тридцать пять лет и где он напишет книгу, которая в буквальном смысле изменит мир. С собой он привез ночной горшок, а также замок для ящика письменного стола, фунт свечей для ночных занятий и квартовую бутыль чернил. Кроме того, он приобрел «табель [тетрадь] для записи количества моего платья, находящегося в стирке». Ньютон всегда отличался методичностью в расчетах.
Тринити-колледж являлся самым большим и, пожалуй, наиболее живописным из всех колледжей Кембриджа. В XVII веке современник описывал его как «величественнейший и чиннейший колледж христианского мира». В его штате состояло около четырехсот преподавателей, в том числе – трое из пяти королевских профессоров[7] университета. Но в ту пору Кембридж не считался такой уж обителью учености. Среди здешних менторов часто попадались пьяницы или мизантропы, сами же студенты довольствовались теми крохами и начатками знаний, какие удавалось перехватить. Один из тогдашних учащихся отмечал: «Меня ничто не направляло, никто не подсказывал мне, какие книги читать, какие сведения искать, какому методу следовать». Ньютона спас его гений автодидакта. У этой системы образования было одно преимущество, и оно состояло в том, что умный или любознательный студент мог двигаться вперед в любом направлении по собственному выбору.
Университет располагался, можно сказать, в деревне, грязной и неухоженной. Он возник как один из плодов просветительской программы монастырских орденов, в глубоком Средневековье и еще не успел избавиться от его наследия. Первый из кембриджских колледжей, Питерхаус, в 1284 году основал Гуго де Балшем, епископ города Или; связь Кембриджа и церкви продолжалась и позже. В 1318 году папа Иоанн XXII официально признал Кембридж как studium generale.[8] Университет был, несомненно, детищем церкви. Разумеется, во времена Реформации эта вассальная зависимость нарушилась, и к XVII веку в университете явственно витал дух пуританства, однако он по-прежнему оставался в первую очередь религиозным учебным заведением. Члены университетского совета обязаны были принимать духовный сан, и это условие действовало вплоть до 1871 года.
