Вопрос об отношениях с прекрасным полом встал для Рене, когда он, вернувшись в Эндр в 1942 году, познакомился с Лилеттой. На самом деле ее звали Алиса Марилье, она родилась в том же году, что и он, в Сен-Люписене — большом поселке в горах Юра, в пятнадцати километрах от города Сен-Клод, где у ее деда с бабкой была фабрика по производству вересковых курительных трубок. Ее отец, летчик-инструктор, в начале оккупации получил назначение на базу ВВС в Мартинри, в десяти километрах от Шатору. Роман двух голубков длился два года, в феврале 1944-го Рене и Алиса сочетались законным браком.
Родители Жерара, скончавшиеся в середине 1980-х годов, остались в его памяти образцом невероятного взаимопонимания и сказочной любви, хотя ее не всегда удавалось выразить словами: «Они никогда не дулись друг на друга. Наоборот. Но вместо того, чтобы сказать “Я тебя люблю”, они делали детей». В Шатору их родилось семеро[3].
Чтобы было где разместить свое потомство, пара сняла второй этаж дома номер 39 по улице Маршала Жоффра, в только что отстроенном квартале Омелон. Депардьё хорошо ладили с хозяевами, Гастоном и Меметтой Гориа, с которыми ежедневно пересекались. Иначе не получалось: на две семьи был один подъезд и общий клочок газона со стороны улицы. Квартира Депардьё состояла из трех комнат, включая две спальни.
В спальне родителей появились на свет братья и сестры Жерара: Ален в сентябре 1945 года, Элен двумя годами позже, затем Катрин в 1955 году и, наконец, Эрик и Франк. О рождении второй сестры будущий актер сохранил очень четкое воспоминание, поскольку присутствовал при родах, заменив своего отца, который в тот день был не в лучшей форме. На следующий год, когда на свет появился Эрик, он снова помогал матери до самого конца, созерцая эту сцену холодным и внимательным взглядом с высоты своих восьми лет. Эти события не останутся без последствий. «Чем больше она рожала, тем дальше меня выгоняли из детства, тем больше я взрослел», — признается позже артист. Но почему он так хотел быть рядом в столь неординарной ситуации? Ответ заключен в нескольких жестоких словах: Жерар не был желанным ребенком. В этом ему призналась собственная мать. Однажды, в минуту гнева или отчаяния, она рассказала ему о поездке, не состоявшейся из-за ее беременности, и о том, как подумывала прибегнуть к вязальным спицам. Для мальчика, только-только входившего в подростковую пору, это был эмоциональный шок, на который он отреагировал по-своему: неоднократно сбегал из дома, бродил по ночам, наблюдая, прислушиваясь, запоминая фрагменты чужой жизни и при этом выстраивая в мечтах свою собственную. Его бросало от хандры к бунту.
Дома Лилетта кроила и перекраивала тощий семейный бюджет, чтобы свести концы с концами, при этом она тоже мечтала о другой жизни, сотканной из кино и экзотических путешествий. В это время Рене, которого дети и друзья прозвали «Деде», целыми днями формовал железо на заводе за нищенскую зарплату. По счастью, у него бывали свободные часы, которые он посвящал рыбалке или работе на крошечном огороде за домом. «Всем в доме занималась моя мать, — вспоминает сестра Жерара Элен. — Не думаю, чтобы отец брал на себя хоть какие-то домашние обязанности. Никогда! Деде жил в своем мире. Надо иметь в виду, что сам он никогда не жил со своим отцом. Как иногда говорила моя мать, он жил один, словно старый холостяк». Однако этот «холостяк» время от времени добровольно становился к плите. Среди его фирменных блюд был еж, которого он готовил проверенным способом. В 2005 году, уже став кинозвездой, Депардьё раскрыл секрет этого рецепта несколько ошеломленному ведущему с канала Би-би-си: «Опускаешь его в горячую воду, а потом надуваешь насосом через задний проход, как мяч. Облепляешь глиной и запекаешь в углях. Пальчики оближешь». Перед другой аудиторией актер, являющийся также автором книги собственных кулинарных рецептов, будет вспоминать (чтобы пресловутый печеный еж не встал поперек горла) о том, как хорошо «Деде» готовил рагу и умел соорудить из объедков превосходные паштеты и запеканки. Эти блюда появлялись на столе у семейства Депардьё во время традиционных воскресных обедов. В эти благословенные дни все члены семьи собирались за одним столом. Тут же были две бабушки, Дениза и Сюзанна, — немного медиумы, немного знахарки, хранительницы тайн, обогащавших фантазию юного Жерара, которому они однажды предскажут «умопомрачительную судьбу».
Но пока эти славные дни не настали — они тогда казались совершенно невероятными, — сыну Деде и Лилетты приходилось делить со старшим братом Аленом одну скромно обставленную спальню. Ванной в квартире не было. Все семейство мылось в тазу, поставив его в кухне на пол. Туалет находился в глубине дома. На стене в столовой висела картина маслом, изображающая охотничью собаку с куропаткой в зубах.
Как и большинство соседних кварталов, Омелон был большой деревней. Сплетен и пересудов никому не избежать, вспоминает Сюзанна Виоле, чья кузина тогда заправляла единственным баром (он же бакалейная лавка) в квартале. Она говорила: «Счета, которые Депардьё у нас оставляют, просто кошмар!» Но она же и утверждала, что Депардьё всегда возвращали долги, это была порядочная семья: «Хорошие люди. Настоящие беррийцы, которым, как и большинству многодетных семей, часто было нелегко сводить концы с концами». Деде запомнился Сюзанне довольно высоким седеющим мужчиной с неизменной кепкой на голове: «Он всегда ездил на велосипеде, перевязанном бечевками, который называл “Розалией”. Это надо было видеть! Мы общались по-соседски, не более того. Однажды Деде пришел к нам чинить машину. Был очень любезен и хорошо разбирался в этих делах. И все равно злые языки говорили, что он пьянчуга».
Жерар никогда не делал тайны из пристрастия своего родителя к бутылке. В середине 1980-х годов, в очень интимной книге, составленной в виде писем к дорогим ему людям, он говорит об этом нежно и трогательно: «Когда тебе дали понять, что формовщик им больше не нужен, ты не моргнув глазом покорно покатился под откос: стал подсобным рабочим и дошел до уборщика цехов — ты, возлюбленный железа, его трубадур. Ты не слишком из-за этого переживал, поскольку тебя оставили в покое. Вот что было главным в твоей жизни: покой. Иначе ты мог и немного перебрать. А то и много. Выходя из школы, я видел тебя на тротуаре напротив — луну в сточной канаве! При всех. Мне не было стыдно — скорее злило то, что чужие прознают кое-что о нас, о нашей семье, настолько ты приучил нас вести себя так, словно нас нет, словно мы невидимки…»
Семья Депардьё, без сомнения, жила на обочине общества, хотя бы по своему социальному статусу. «Мои родители вышли из крестьян, пережили появление среднего класса, получившего доступ к собственности, — объяснял мне Доминик М., сын еще одной соседки Депардьё. — Между этим средним классом и рабочим классом, к которому они принадлежали, существовал разрыв. Они были пролетариями. У среднего класса были принципы, некие ценности, непонятные Депардьё. Они же часто находились в пограничном состоянии. И поведение Жерара было с этим связано. В нем чувствовалось желание любой ценой вырваться из своего социального круга. В этом корень многих его эксцессов».
