«Тоталитарные государства ставят перед собой цель полного уничтожения независимого научного знания, ведь невозможно же называть научными кругами некий аппарат государственных служащих, цель которых — фабриковать более или менее правдоподобные объяснения или извинения всем капризам и причудам тирана».
Разве можно сказать точнее и определеннее и разве российский исторический опыт не говорит об аналогичном? Разве и у нас не пытались не так уж давно создать «нового человека»?
Прозорливость Сигрид Унсет просто удивительна. Вторая мировая война еще только началась, шествие немецкой армии, несмотря на отчаянное сопротивление, было победоносным, а Сигрид Унсет уже видела неизбежность поражения, правда представляя и худший вариант многолетнего немецкого господства и деградации подчиненных народов, и даже конец европейской цивилизации.
Победу над нацистской Германией она связывает с США. Она убеждена, что именно США вместе с демократическими странами Европы способны отразить нападение «немецкого рабовладельческого государства» и окончательно победить его.
Ключевой в связи с этим предстает ее фраза: «После бегства из оккупированной фашистами Норвегии я понимала, что наше путешествие к Америке через Советскую Россию и Японию — это было приближение к родному дому. Дело в том, что путь в будущее для нас лежит только через Америку. Это путь туда, где, согласно представлениям европейских демократий, обитает будущее».
Представление об Америке как о символе демократии связано с надеждой на ее мощь, возможность противостоять нацистской агрессии, спасти при этом всю западную цивилизацию и все человечество. При этом Сигрид Унсет, с присущей ей честностью и стремлением к справедливости, дает понять, что она не идеализирует эту страну и постоянно делает оговорки. Она говорит, что основателями Америки были «разные люди с точки зрения этических критериев», что в этой стране наука выполняет роль прислужницы капитала, несмотря на органически присущую американской демократии, как, впрочем, и любой другой, повсеместную «слабость». При демократии часто успех приходит к тем, у кого особый талант расталкивать других локтями.
Вера Унсет в демократию основана на ее главном принципе — люди сами устанавливают законы, которым следуют в общественной жизни, тогда как тоталитарный режим — это система правил и запретов, установленная какой-то группой людей в своих интересах, остальные исполняют их под давлением полиции и спецслужб.
В период с 1941 по 1945 год Сигрид Унсет, как многие беженцы от нацистского режима из Европы, нашла себе пристанище в США, жила в Нью-Йорке, занималась публицистической деятельностью: писала статьи, тексты радиопередач, а также ездила с лекциями, была председателем союза «Свободная Норвегия».
Всю свою жизнь Сигрид Унсет отстаивала традиционные жизненные ценности, ее главной духовной опорой являлось христианство, католическая вера, в которую она перешла из лютеранства в 1924 году, отказавшись от религии своих предков и государственной религии Норвегии. Это было связано с поисками незыблемых основ человеческой жизни, увлечением Средневековьем, когда христианство пришло в Норвегию, и с эстетическим восприятием католической обрядности.
Сигрид Унсет была ревностной католичкой. И в своей запальчивости несправедливо причисляет великого реформатора Лютера к числу психопатов, основной чертой которых она считала неумение ладить со своими собратьями, тогда как общеизвестно, что Лютер, мятежная натура и увлекающаяся личность, был окружен последователями и друзьями, был нежным мужем и отцом, а его отрицание роли «добрых дел» связано с неприятием идеи «покупки» вечного небесного блаженства за добрые дела на земле, идущим от протеста против торговли индульгенциями, отпущением грехов за деньги.
С этим фактом мировоззрения и жизненным обстоятельством писательницы отчасти связана и «демонизация» идеологии нацизма, способной функционировать как религия.
«В настоящее время Папа Римский является заложником в руках той силы, которая никогда не скрывала, что ненавидит Христа и что ее цель — уничтожить христианство, а свою мораль жестокости и цинизма сделать новой религией. Вполне очевидно, что мало кто из католиков в Европе сомневается в том, что, в случае победы нацистской Германии, мы можем стать свидетелями трагедии, которую мир не переживал с античных времен: Римский Папа будет осужден на мученическую смерть по вымышленным обвинениям».
Как в этом случае, так и в других необходимо отметить, что часто рассуждения Сигрид Унсет не лишены значительной доли иррационализма. Дух Фрейда и Юнга, и даже Ницше витает над книгой.
Ее всеобъемлющая неприязнь к немцам и «немецкости», о которой она неустанно твердит, парадоксальным образом оказывается сродни антисемитизму, когда какому-то одному народу приписываются всевозможные отрицательные черты. Сигрид Унсет, как это ни невероятно на первый взгляд, невольно оказывается солидарной с создателями расовых теорий.
Если Гамсун верил во вневременной гуманизм немецкой культуры и прямо-таки страдал англофобией, то Сигрид Унсет, напротив, питала огромную и неизменную симпатию к англосаксонской литературе и культуре и писала об «изначальной жестокости и порочности коллективного сознания» германских племен, их «менталитете орды»:
«Предки современных германских племен обитали в темных, болотистых лесах, по берегам илистых рек. Для примитивных народов (каковыми в то время являлись германцы, пока не осели в Европе) лес казался пугающим, полным таинственного и неизведанного, он предстает совсем не таким, как море — суровым, но честным противником, и одновременно другом с открытой душой. В лесу отдельный индивид чувствует себя потерянным; лесная чаща лишает одинокого человека воли и мужества. Для того чтобы выжить в лесных чащобах, представителям диких племен было необходимо объединяться».
Это конечно же из области архетипов.
Оттуда же идет и представление о том, что знаменитое сказание о Гаммельнском крысолове «является самым тонким и саморазоблачительным автопортретом, какой какая-либо нация могла представить на всеобщее обозрение».
Хотя, конечно же, от доходящей кое-где до абсурда неприязни к немцам ее спасает собственная индивидуальная честность и принципиальность: как бы ни был «плох» немецкий народ, она не может не признать его достижений в области искусства, а также наличия и «здоровых сил внутри нации» и призывает помочь поверженной Германии (это в самом начале войны!), ее народу, которому, в соответствии с принципами гуманизма, должен быть дан шанс на построение нормальной жизни.
