Штаб армии Руммеля занимал весь обширный дворец. Здесь находились квартиры офицеров и обслуживающего персонала. Здесь же было казино (столовая) и солдатские лавочки, а перед зданием в парке стояло много различных грузовых и легковых автомобилей, санитарных машин, мотоциклов и т. п.
В штабе очень трудно было ориентироваться, где что помещается и как кого найти. Можно было ходить по лабиринту залов, не будучи никем задержанным. Поэтому я довольно долго блуждал в поисках оперативного отдела. Наконец, мне дали солдата-посыльного. Он привел меня к комнате, на дверях которой виднелась надпись «III отдел штаба». В комнате находилось три офицера и среди них хорошо мне знакомый майор, мой недавний инструктор и наставник по Высшей военной школе. На стенках множество карт с прикрепленными флажками, которые должны были отмечать движение и концентрацию войск как своих, так и неприятельских. На столе лежали кальки, красиво раскрашенные в голубой и красный цвета со стройно расставленными черточками, кружками и другими знаками. Это создавало видимость образцового порядка.
Майор И. подбежал ко мне с радостным возгласом: «Ну вот, видите, у нас война, настоящая война, не на бумаге. Прошу Вас посмотреть, вот сюда». Показал на линию фронта, которая, впрочем, была уже устаревшей, ибо десятая пехотная дивизия, ни наша бригада уже не занимали отмеченных штабом на карте позиций. Эти соединения отошли на многие километры в тыл.
Я был безмерно поражен полным отсутствием резервных сил. Высказал опасение, что армия не сможет помочь десятой дивизии, которая в течение двух дней ведет тяжелые оборонительные бои и в настоящее время проходит через городок Шадек. Довольная физиономия майора сразу поблекла. Обмен мнениями о положении на фронте был прерван воздушной тревогой. Страх, охвативший майора, был так силен, что это меня несказанно удивило.
Я вышел из комнаты. Нигде ни живой души. Все пропали, оставив на столах приказы, донесения, инструкции и шифры. Оставили все то, что должно было, как материал совершенно секретный, находиться под замком. Через разбитые окна гулял ветер и разбрасывал бумаги по полу.
Я направился в парк, где часть офицеров и подофицеров вместе со случайными, вроде меня, гостями, оказавшимися в это время в штабе, стояла под огромными деревьями и наблюдала за налетом. Между прочим, я встретил здесь своего гимназического коллегу поручика Станислава Войцешку. Сейчас он был в бронетанковых войсках и с несколькими бронемашинами прятался в парке от авиации.
— Как живешь, старый друг? — обратился я к Войцешке.
— Я живу хорошо, но ты посмотри сюда, — он показал рукой на город, где видны были огромные клубы дыма. — Кажется, немцы подожгли склады бензина и какие-то предприятия около вокзала.
— Ты давно в Лодзи? — спросил я его.
— Недавно.
— А налеты часто бывают?
— Ежедневно, а иногда и по несколько раз в сутки, но пока они не особенно нам навредили.
— А что еще слышно?
— Англия и Франция объявили Германии войну. Как будто даже линия Зигфрида уже прорвана. Бьют немцев на западе. Сегодня наши разбомбили Берлин, говорят, что весь лежит в развалинах.
Я чувствовал, что это неправда, однако так хотелось поверить. Схватив Сташка в объятия, я начал целовать его, страстно желая внушить себе самому, что есть от чего радоваться.
Когда налет закончился, я пошел снова искать начальство. В результате наткнулся на полковника Прагловского, начальника штаба армии «Лодзь». Начальник штаба спокойно меня выслушал, а затем предложил возвратиться в бригаду, куда, как только армия получит инструкции от главного командования, будут высланы необходимые приказы.
На дорогах было еще хуже, чем утром. Люди, таща свое имущество на себе и на телегах, двигались огромным потоком. В этой массе брели группы солдат и полицейских.
До наступления сумерек я прибыл в штаб бригады. Бригада вновь переменила свою стоянку. Продолжала отступать. На этот раз уже безо всякого соприкосновения с неприятелем, а лишь в результате сложившейся общей обстановки, в частности отхода десятой дивизии. Отыскались все полки бригады. Они получили приказ к отступлению и занятию своих позиций в новой местности, находившейся в тридцати километрах дальше на восток. Там они должны были ждать новых приказов.
К сожалению, приказов из армии не поступало. По сути и фронта уже не было. Отступали и мы. Никто не мог дать себе отчета в том, что, собственно говоря, происходит. Никакие известия до нас не доходили. Связи с армией по-прежнему не имелось.
6 сентября вблизи Бжезин, под Лодзью, вдруг пронесся слух, будто немцы окружают нас и уже приближаются их передовые части. Сразу же началась паника и разнобой в отдаче приказов. Полковник Гробицкий вызвал к себе подполковника Моссора, который со своим полком всегда находился под рукой, и отдал ему следующий приказ:
— Господин подполковник, бригада будет двигаться в направлении Варшавы (карт не было). Вы останетесь на этом скрещении дорог и будете оказывать сопротивление. Вы должны продержаться здесь до вечера (было 10 часов утра), даже если бы Вам вместе с полком пришлось погибнуть. Вы должны выстоять, иначе бригаду не спасти.
Подполковник Моссор, слушая приказ, кивал головой. Тяжело. Но приказ остается приказом. Он остановил свой полк и с тех пор об этом полку мы ничего не знали до конца войны. Был слух, что этот отважный командир довел свой полк до Варшавы и там принимал участие в обороне столицы.
В это время произошел мелкий, но неприятный и, к сожалению, характерный эпизод. Как я уже говорил, по армии прошел никем не проверенный слух, будто за нами идут немцы, и их мотоциклисты вот-вот должны появиться. Начальник штаба бригады подполковник Витковский, чтобы лично проверить достоверность слуха, сколько в нем правды, сел в коляску мотоцикла. Взял с собой улана, посадив его на седло за водителем, и направился в сторону, откуда ожидался противник.
Мы стояли в деревне, а за изгородью по направлению к шоссе была установлена противотанковая пушечка. Уланы, обслуживающие пушчонку, хорошо видели, как подполковник Витковский отправлялся и их командир лично перед этим с ним разговаривал. Вдруг через несколько минут нас поднял на ноги внезапный выстрел из этой пушки. Но так как стрельбы больше не было, мы не обратили особого внимания на происшедшее. Однако вскоре к нам подъехал на лошади Витковский, весь залитый кровью, едва державшийся в седле, в изорванной одежде. На вопрос о том, что произошло, подполковник рассказал, что когда он возвращался, в него с расстоянии каких-нибудь трехсот шагов выстрелили из этой пушки. Выстрел был такой меткий, что оторвал водителю мотоцикла голову, а улану, сидевшему за ним, этим же снарядом пробило грудь. Подполковник же вместе с мотоциклом упал в ров, расшибся, ободрал лицо и вывихнул руку. Когда он выкарабкался и пытался идти в сторону деревни, уланы узнали его и дали коня, на котором он и приехал к нам.
