— Ну, — говорила мама, — давайте разговляться!
Еда пахла так вкусно! Это был настоящий праздник для детей, которым уже так надоела постная пища — каша да овощи.
К слову, семья Волковых завтракала, обедала и ужинала вся разом. Взрослые и дети садились за большой стол, посередине которого ставился чугунок с едой. Ели деревянными ложками. Каждый тянулся к чугунку, набирал, подставлял под ложку кусок хлеба и нёс ко рту. Ритм еды соблюдался строго и справедливо. Если кто-то начинал торопиться, отец молча облизывал свою ложку и так же молча сильно стукал виновного по лбу: выловил свой кусок мяса — дай и другим это сделать! Молитв, садясь к столу, не читали, но отец и мать крестились до и после еды. Детей же этого делать не заставляли — как сами хотели…
Особенно много на Пасху ели яиц: во время поста к ним не притрагивались, а куры-то неслись. Яйца собирались, а после поста варились и делились на всех. Иногда по 20–30 штук на человека приходилось. И так — в каждом дворе. Потому у детей в ходу была специальная игра в яйца: стукали ими друг о друга — кто чьё разобьет, тот и забирает…
На Пасху детям покупались обновы: туфельки, платья, рубашки. Аня как никто этого ждала! Наденет новое платьице, крутится, стараясь увидеть себя со всех сторон, разглаживает. Просит:
— Мамо, поправьте бантик, и поясок развязался!
Мать смеётся:
— Ты, Нюра, большая барышня, чем твои сёстры.
И правда: Даша, Маруся, Галя, когда были в Анином возрасте, радовались обновкам сдержано. Аня же просто ликовала. И обязательно тут же выходила в новом платьице погулять. Идёт по улице медленно, у каждой калитки задержавается — специально, чтобы соседи поглядели. А они знают и тоже специально обращают внимание, восхищаются, хвалят. А девочка счастлива!
Но самое главное, отчего Аня с детства любила именно Пасху — это колокольный перезвон. Как зазвонят колокола на всех шести церквях по всему городу — застынет она на месте, замрёт, забудет и о новом платье! Звонят колокола, и такая радость переполняет сердце девочки, такое светлое чувство, которое и сравнить не с чем… Гораздо позже, вспоминая эти минуты, Аня думала: в мелодии колоколов открывался ей, ребёнку, необъяснимый даже сейчас смысл жизни, торжественное единение земного и вечного…
Ещё, помнится Ане, были престольные праздники: разных святых, которым были посвящены разные церкви. В городе служили службы в нескольких храмах, и у каждого — свой святой, у святого — свой праздник. Прихожане той церкви, которая праздновала, приглашали родственников и друзей. А потом те приглашали в свою очередь их на праздник своего святого.
А ещё у Ани в раннем детстве был свой «праздник» — уголок в палисаднике. Палисадник этот располагался перед домом, за невысоким заборчиком. Это было место Аниных игр. Там она себе сделала из глины и песка комнатку — стульчики, диванчик, столик. Украсила всё «цяцьками». «Цяцьки» — так девочки называли осколки битой посуды. Они собирали их, хвастались друг перед дружкой — у кого красивее. У Ани были очень красивые осколочки, вот ими она и украсила свои изделия. Это была её гордость, она сама всегда любовалась на блестящую, разноцветную свою «мебель».
Однажды утром девочка вышла в палисад и ахнула: глиняная мебель стоит как голая! Все «цяцьки» выковыряны, украдены! Кто-то из подружек позавидовал и тайком это сделал. Какая это была обида для детского сердца, передать невозможно! Аня так рыдала, что даже мать испугалась. А когда поняла, в чём дело, всплеснула руками:
— Вот беда! Хоть бей чашки ей на «цяцьки»!
И таки разбила кое-что — тарелку, чашку, — делая вид, что случайно. Но Аню варварское разграбление её комнатки так потрясло, что она больше там не играла.
Как уже упоминалось, «Довгая» улица, на которой жили Волковы, была окраинной и относилась к сельскому району и к Березовскому сельсовету. В 20-е годы существовала такая практика привлечения людей к общественным работам: жители района по очереди дежурили в сельсовете. Каждый двор каждой улицы выделял одного человека, и он в течение месяца ежедневно ходил в сельсовет, как на работу. Был, что называется, на подхвате: послать с бумагой, с поручением, собрать жителей на собрание… Называлось это «сельский исполнитель». Чаще всего дежурили дети, подростки и старики. Отдежурят месяц, а следующая очередь приходит года через полтора-два.
Когда Ане исполнилось десять лет и подошла очередь дежурить Волковым, мать сказала:
— Пусть Денис теперь по дому работает, а исполнителем пойдёт Нюра — уже большая.
Так Аня стала сельским исполнителем. Это было прекрасной время! Лето, жаркий день. У входа в сельсовет несколько ребятишек — четыре девчонки и один мальчишка, — играют в камушки. Надоест — рассказывают то страшные, то смешные истории. Мальчик почему-то оказывается всё время возле Ани, разговаривает в основном с ней. Время от времени из окна здания окликают кого-нибудь, посылают с поручением. Вот и Анина очередь подошла — её отправляют на свою же «Довгую» улицу. Мальчик говорит:
— Я пойду с тобой!
Другие девочки отговаривают:
— Ты что, Петро! А если тебя покличут?
Он машет рукой:
— Ничего, мы быстро!
Вот они бегут вместе, им как-то необыкновенно весело и приятно. На ходу Аня вспоминает-рассказывает мальчику, как с ребятами она лазила в известный в городе глубокий овраг за растущим там на крутом склоне боярышником.
— Ох и вкусная ягода!
На другой день Петро припозднился на дежурство, прибежал весь исцарапанный, с полным картузом сладких ягод боярышника. Как билось счастливо Анино сердечко, когда он протянул ей ягоды!
Было этому мальчику, как и ей, десять лет, звали его Петро Середа. Он пришёл «сельским исполнителем» от другой улицы, и до этого Аня его не знала. Целый месяц — с утра до вечера, — они проводили дни вместе, почти всегда вместе бегали по поручениям, и были счастливы. Петро рассказал, что он четвёртый, младший сын в семье вдовы — отец у него умер. Старшие братья уже работают.
Думая о нём, Аня пыталась представить себе его мать, братьев. Ей хотелось жить с ними рядом, в их доме, быть там дочерью, сестрой, и Петру сестрой — она их всех любила!.. Такая нежность к этому мальчику переполняла её, что потом, за всю свою долгую жизнь, больше такого сильного чувства к парню, мужчине ей испытать не довелось. Видимо пережила она в десять лет свою самую большую любовь…
Но месяц прошёл, и сельские исполнители разошлись по домам, сдав своё дежурство другим. Шли дни, недели, миновало и лето, и осень, но Аня всё время думала о своём друге, по-настоящему тосковала о нём. Пользуясь любым случаем, она старалась оказаться поблизости от места, где жил Петро. Иногда даже, с сильно бьющимся сердцем, пылающими щеками, пробегала по самой улице. Но ни разу у неё на глазах из его дома никто не вышел. А остановиться напротив и ждать, а уж тем более самой постучать в калитку — нет, это ей даже в голову не приходило, это было стыдно…
