которые, казалось бы, все объясняют. "Вначале он, - говорит Сардановский о
Есенине, - хотел было писать под псевдонимом "Аристон" (так назывался
начинавший получать распространение в то время музыкальный ящик)".
Действительно, такого рода "механизм" тогда существовал. В рассказе И.
Бунина "Я все молчу", опубликованном в 1913 году, описывается, как на
свадебном пиру в господском доме "захлебывался охрипший аристон то
"Лезгинкой", то "Вьюшками"...". Один из персонажей того же рассказа с
дочерьми станового танцевал "под аристон".
Конечно, молодой поэт волен избрать своим псевдонимом слово с самым
неожиданным значением, и тем не менее этот выбор не может не иметь под собой
хоть какую-то, пусть самую зыбкую, основу.
Название механического заводного музыкального ящика... Чем оно
привлекло Есенина? Своей звучностью? Необычностью? Или было увидено что-то
схожее в понятиях: поэт, певец - музыкальный инструмент, музыкальный ящик?
Сколько-нибудь определенное сказать тут, пожалуй, невозможно.
Правомерен и такой вопрос: не ошибся ли Сардановский, связывая
псевдоним Есенина "Аристон" с названием музыкального ящика? Почему, скажем, не предположить, что это слово поэт взял из "Истории" Геродота - в ней
упоминаются два военачальника, носящие имя Аристон? Кстати, один из них, по
описанию историка, был почитаем народом за храбрость...
И все-таки, мне думается, ни название музыкального ящика, ни имя
военачальников давних времен прямого отношения к есенинскому псевдониму не
имеют. Слово "Аристон" молодой поэт заимствовал из иного источника -
поэтического.
Есть у Гавриила Романовича Державина стихотворение "К лире". Оно
начинается так:
Звонкоприятная лира!
В древни златые дни мира
Сладкою силой твоей
Ты и богов и царей,
Ты и народы пленяла.
Глас тихоструйный твой, звоны,
Сердце прельщающи тоны,
С дебрей, вертепов, степей
Птиц созывали, зверей,
Холмы и дубы склоняли.
В следующих строфах - речь о некоторых пороках, свойственных, по мнению
Державина, его современникам:
Ныне железные ль веки?
Тверже ль кремней человеки?
Сами не знаясь с тобой,
Свет не пленяют игрой,
Чужды красот доброгласья.
Доблестью чужды пленяться,
К злату, к сребру лишь стремятся,
Помнят себя лишь одних;
Слезы не трогают их.
Вопли сердец не доходят.
"К злату, к сребру лишь стремятся..." Эта мысль Державина близка
раздумьям молодого Есенина. "Да, друг, - обращается он из Москвы к Грише
Панфилову, - идеализм здесь отжил свой век, и с кем ни поговори, услышишь
одно и то же: "Деньги - главное дело", а если будешь возражать, то тебе
говорят: "Молод, зелен, поживешь - изменишься". В другом письме тому же
адресату замечает: "Люди здесь большей частью волки из корысти. За грош они
рады продать родного брата" (оба письма относятся к концу 1913 года).
"Помнят себя лишь одних..." В письме Есенина Марии Бальзамовой читаем:
"Люди все - эгоисты. Все и каждый только любит себя и желает, чтобы всё
перед ним преклонялось... Человек любит не другого, а себя, и желает от него
исчерпать все наслаждения. Для него безразлично, кто бы он ни был, - лишь бы
ему было хорошо" (начало 1913 года).
"Слезы не трогают их, вопли сердец не доходят". Как бы своеобразный
отзвук этих строк Державина находим в есенинских письмах и стихах 1912-1913
годов. "Все погрузились в себя, - сообщает Есенин другу, - и если бы снова
явился Христос, то он и снова погиб бы, не разбудив эти заснувшие души".
Юный поэт возмущен нелепостью жизни, порождающей черствость и равнодушие.
"Человек! - восклицает он. - Подумай, что твоя жизнь, когда на пути зловещие
раны. Богач, погляди вокруг тебя. Стоны и плач заглушают твою радость".
Те же мотивы слышатся и в строках: "Не поможет никто ни страданьям, ни
горю" ("Моя жизнь"), "Нет утешенья ни в ком... Голову негде склонить..."
("Грустно... Душевные муки..."). А стихотворение "Брату Человеку" из
рукописного сборника "Больные думы" целиком обращено к тому, до кого, говоря
словами Державина, "вопли сердец не доходят":
Или нет в тебе жалости нежной
Ко страдальцу сохи с бороной?
Видишь гибель ты сам неизбежной,
А проходишь его стороной.
Молодого поэта гнетут несправедливость, деспотизм, "пороки развратных
людей мира сего". Он потерял веру в человека. "Кто виноват в этом?" -
спрашивает Есенин. И отвечает: "Конечно, те, которые, подло надевая маску, затрагивали грязными лапами нежные струны моей души" (письмо к М.
Бальзамовой, начало 1914 года).
Нет, он не хочет "расточать им священные перлы... нежной души". Его
взор обращен к борцам за правду, за справедливость. Об этом стихотворение
"Поэт":
Тот поэт, врагов кто губит,
Чья родная правда мать,
Кто людей, как братьев, любит
И готов за них страдать.
Он все сделает свободно,
Что другие не могли.
Он поэт, поэт народный,
Он поэт родной земли!
Обращаясь к Грише Панфилову, Есенин пишет: "Благослови меня, мой друг,
на благородный труд. Хочу писать "Пророка", в котором буду клеймить позором
слепую, увязшую в пороках толпу. . Отныне даю тебе клятву, буду следовать
своему "Поэту". Пусть меня ждут унижения, презрения и ссылки. Я буду тверд, как будет мой пророк, выпивающий бокал, полный яда, за святую правду с
сознанием благородного подвига".
Теперь настала пора привести следующую, пятую по счету, строфу из
стихотворения Державина "К лире":
Души все льда холоднея.
В ком же я вижу Орфея?
Кто Аристон сей младой?
Нежен лицом и душой,
Нравов благих преисполнен?
Вот откуда есенинский псевдоним! Он, начинающий поэт Есенин, во многом
похож на юношу из державинского стихотворения. Как и Аристон, он молод,
"нежен лицом и душой, нравов благих преисполнен".
Заключительная строка стихотворения:
Кто сей любитель согласья?
Скрытый зиждитель ли счастья?
Скромный смиритель ли злых?
Дней гражданин золотых,
Истый любимец Астреи! -
закрепляет сходство двух молодых людей разных эпох.
Таков наиболее вероятный источник псевдонима Есенина "Аристон", которым
