Иногда я говорил:
– Дау, почему вы так нетерпимы к чужим недостаткам и готовы сожрать живьём человека только за то, что он задавал вам вопрос в не совсем продуманной форме?
– Что вы, Элевтерчик, — говорил Дау. — Я никогда и никого не обижаю, и я никогда никого не сожрал. Я вовсе не язычник, наоборот, полон христианского смирения. Но я выполняю свой долг и просто защищаю науку от этого…
Тут я его перебивал, чтобы не услышать слов, обидных для моих товарищей, ибо я предполагал, что одно из таких слов вот-вот должно было сорваться с его уст.
– Может быть, вы и не язычник, — говорил я, переводя разговор на его любимую тему. — Но уж наверняка вы как минимум магометанин, потому что ваша теория по вопросу о взаимоотношениях с женщинами полностью вас разоблачает.
– Я не отрицаю, — возражал мне Дау, — что я красивист. Но это ещё не значит, что я магометанин. Зато вы типичный душист, и я вас за это презираю! Фу! Как можно быть душистом?! Послушайте, — кричал он проходившим мимо, — у нас объявился новый душист, это Элевтер, который больше всего ценит в женщине душу вместо того, чтобы любить её за красоту! А ещё грузин! А ещё усы носит! Как вам не стыдно быть душистом?! — восклицал он театральным голосом.
Разговаривать на подобные темы он мог подолгу, притом был крупным теоретиком в этой области. Он подсчитал «модуль» города для многих городов. «Модуль» по Ландау — это отношение числа красивых женщин к общему числу женщин минус красивые. На вопрос, правда ли, что он записывает адреса и телефоны знакомых женщин не в алфавитном порядке, а в порядке убывания красоты, он только хохотал, не отрицая обвинения…
Создавая себе репутацию человека нехраброго, он на самом деле постоянно совершал очень смелые поступки. Да и вся его борьба за свои научные идеи, разве это не смелость?
По существу, Ландау всегда был очень добрым, многим своим друзьям оказывал материальную помощь. И несмотря на все свои наскоки на людей и на воинственные выкрики, он никому не делал и не желал зла. Но внушив себе, что тот или иной человек является плохим физиком, Ландау сохранял это представление, часто неправильное, на долгие годы».
Андроникашвили часто встречался с Дау, любил его и понимал, как никто. В его воспоминаниях есть очень меткие заключения:
«Ему сопутствовал успех в науке. Состояние творчества было его постоянным состоянием. Творчество же он считал наивысшей радостью человека. И эта радость постоянно его сопровождала. Вот почему за несколько лет творческой дружбы с ним я видел его только в хорошем настроении, только весёлым. Помню не более двух исключений: он был огорчён, когда его не пригласили на правительственный приём в честь 225-летия Академии наук СССР, когда в Москву приехало много иностранных гостей. Второй случай был связан со снятием с поста директора института Петра Леонидовича Капицы. Дау в эти дни был очень расстроен и растерян.
«Авторитеты» для него ничего не значили. Ни президенты Академии наук, ни академики, ни министры. Всем людям он стремился дать соответствующую оценку, при этом часто ошибался».
Николай Евгеньевич Алексеевский какое-то время жил в одной квартире с Дау. Это была квартира номер восемь во дворе Института физических проблем. Однажды Дау сказал своему соседу, что экспериментаторы потому неправильно ставят эксперименты, что плохо знают физику. Закончил Дау следующими словами:
– Господи, прости им, ибо не ведают, что творят!
Когда ученик начинал путаться, излагая содержание работы, запинаясь на словах «Если бы…», Ландау обычно вставлял:
«Если бы у моей бабушки были усы, то она была бы не бабушкой, а дедушкой».
– Всё, что в химии научного, это — физика, а остальное — кухня.
– Мы-то с вами знаем, что математика XX века — это и есть теоретическая физика.
– Не сомневайтесь в великих возможностях физики. Физика может объяснить любое увиденное в жизни явление.
– Подобно тому как все хорошие девушки уже разобраны и замужем, так и все хорошие задачи уже решены.
– В настоящее время образование необходимо для всякой профессии. Необразованный человек всегда будет чем-то второго сорта.
– От безделья успехов не будет. Можно быть хорошим специалистом, не питая любви к своей специальности. Но это не относится к науке и к искусству. В науке и искусстве, если к ним не лежит душа, можно быть только посредственностью.
– Нельзя забивать голову ерундой. Чем больше научного мусора будет засорять вашу голову, тем меньше останется места для верных представлений.
По умению мгновенно, а иногда и заранее найти ошибку в работе Ландау не знал себе равных. Он мог, не теряя ни секунды, найти истину в море заблуждений, говоря при этом: «Глупостей много, а разумного мало».
Или:
«Почему певцы такие глупые? Отбор происходит по другому признаку».
Работа Ландау с учениками включала и совместное написание статей. Ничего труднее невозможно себе даже представить. Никаких скидок на неопытность начинающих не было. По нескольку раз переписывалось введение. Затем сокращались промежуточные выкладки и переписывалось заключение. Зато окончательный вариант — безупречен. Ландау говорил:
– Некоторые считают, что учитель обкрадывает своих учеников. Другие — что ученики обкрадывают учителя. Я считаю, что правы и те и другие, и участие в этом взаимном обкрадывании — прекрасно.
Надо только добавить, что для этого нужна щедрость.
– Когда я познакомился с общей теорией относительности Эйнштейна, я был потрясен её красотой. Статьи Гейзенберга и Шрёдингера привели меня в восхищение. Никогда раньше я с такой ясностью не ощущал мощь человеческого гения.
– Верховным судьей всякой физической теории является опыт. Без экспериментаторов теоретики скисают.
Стыдно жить в стране, управляемой негодяями.
Сергей Ковалёв . Из телеинтервью
В ночь на 28 апреля 1938 года Ландау арестовали. Он не мог переступить порог, и двое чекистов вынесли его под руки.
Это было время, когда он работал над теоретическим обоснованием сверхтекучести жидкого гелия, буквально стоял на пороге открытия. Именно за эту работу он впоследствии будет удостоен Нобелевской премии. Парадоксальное поведение жидкого гелия вблизи абсолютного нуля экспериментально обнаружил Пётр Капица, директор Института физических проблем, где с февраля 1937 года работал Ландау. Только когда этой проблемой заинтересовался Ландау, появилась надежда, что тайна жидкого гелия будет открыта. И вдруг профессора арестовали. Капица начал долгую и небезопасную кампанию за освобождение своего ведущего теоретика. Вступился за любимого ученика и патриарх современной физики Нильс Бор. Дело принимало нежелательный для властей оборот.
