Следующим фильмом с Гарбо стала лента «Соблазнительница» (1926), также снятая по произведению Бласко Ибаньеса. Благодаря сюжету, внешности и актерской игре за Гретой отныне закрепилось амплуа «роковой женщины». Окончательно оно было подтверждено следующим фильмом – «Плоть и дьявол», имевшим грандиозный успех благодаря участию в нем популярного красавчика Джона Гилберта.
Вдохновленное успехом, руководство студии «МГМ» в четвертый раз предложило Гарбо выступить в роли соблазнительницы в фильме с красноречивым названием «Женщина, которая любит брильянты». Однако роль вечной корыстолюбивой соблазнительницы порядком надоела актрисе, и та решает показать свой нрав. Однако в итоге оказывается в проигрыше. Она признается: «Я очень испугалась, когда после фильма «Плоть и дьявол» поняла, что обречена на веки вечные играть роли вамп. И я отказалась выйти на съемочную площадку. Они в руководстве МГМ подумали, что я сошла с ума, поскольку такие вещи в Голливуде были не приняты. Но я просто потеряла голову. Чувствовала себя униженной, усталой, не могла спать. Но главная проблема состояла в том, что я не ощущала себя настоящей актрисой…»
Отказ имел не только творческую, но и финансовую подоплеку: во-первых, молодая актриса видела тот ажиотаж, с которым везде демонстрировался фильм «Плоть и дьявол»; во-вторых, ее партнер Джон Гилберт получал в неделю 10 тысяч долларов (тогда как она – всего 600 долларов).
Немец по происхождению, известный голливудский режиссер Майер грозил нешуточными санкциями. Прокатные фирмы охватила паника, поскольку в их распоряжении больше не было фильмов с участием Греты Гарбо. И тогда ситуацию спас Гилберт. Знаменитый актер предоставил в распоряжение шведки своего агента Харри Эдингтона.
При его непосредственном участии 1 июня 1927 года актриса подписала новый контракт, согласно которому ей полагалось 5 тысяч долларов в неделю, или 260 тысяч долларов в год.
Харри Эдингтон предпринял и другие важные шаги относительно будущего божественной красотки Гарбо. Пообщавшись с ней и убедившись, что ее умственные способности более чем скромные и что в ее образовании видны явные пробелы, искусный агент запрещает Гарбо контактировать с прессой и давать интервью. Также он добился того, чтобы ее перестали фотографировать для рекламных фотографий «МГМ», чем сильно повысил ее статус.
Это благодаря Харри Эдингтону за Гретой Гарбо закрепился миф как «о таинственной, загадочной Гарбо, шведском сфинксе, мудром и молчаливом». Впрочем, о его истинной роли в судьбе кинодивы его современники даже не догадывались. Кстати, публика, наблюдавшая противостояние стойкой актрисы и киногиганта, была уверена, что победа одержана Гарбо лишь благодаря ее необыкновенной мудрости.
«Эдингтону нравилось управлять женщиной, которую обожали миллионы зрителей»; агент следил за тем, чтобы его клиентку звали только Гарбо, превращая тем самым ее фамилию (псевдоним) в бренд. По его настоянию актрису на студии постоянно сопровождали две преданные и молчаливые черные служанки. И Гарбо, получившая явные преимущества во всем, нежным обожанием выказывала свою признательность Харри.
«Миф о Гарбо как истинной королеве Голливуда все больше входил в практику кино», – утверждают об этой ситуации журналисты, пишущие о кино.
И немногие знали, что одиночество – не только картинный образ повседневной жизни звезды, но и реалии ее существования. Думаю, если присмотреться внимательно ко всем ее фотографиям, мы увидим прекрасную женщину, в чьих глазах застыло бесконечно глубокое вселенское одиночество…
Созданный Эдингтоном стиль поведения идеально соответствовал личности самой Греты Гарбо. Замкнутая и неразговорчивая от природы, она всегда предпочитала одиночество. Даже во время съемок актриса пользовалась любой возможностью, чтобы прогуляться, побыть наедине с собой. Как утверждают киноманы, «Вплоть до глубокой старости одинокие прогулки являлись для нее лучшим времяпрепровождением. Как только начинался дождь, Гарбо быстро одевалась и отправлялась гулять. Пелена дождя служила для нее лучшей защитой от посторонних взглядов». Забегая далеко вперед (впрочем, это неотделимо от ее образа), можно сказать, что коль папарацци считали за удачу снять престарелую Гарбо хотя бы со спины и разместить эти фото в прессе, слова о ее бесконечном одиночестве, привлекающем взгляды любопытствующих до последних дней ее земной жизни, – вовсе не досужая писательская выдумка.
* * *
Грете Гарбо действительно удавалось избегать яркой, шумной, звонкой, мишурной стороны кинематографической жизни. Ее крайне редко можно было встретить на светских вечеринках; она придерживалась строгой диеты, состоящей из рубленых бифштексов с жареным картофелем и яйцом, за которыми полагался кусочек нежирного пирожного и свежий фруктовый сок.
А вот биограф актрисы Хьюго Виккерс в книге «Грета Гарбо и ее возлюбленные» пишет: «Талула Бэнкхед заметила, что ее загадочность «густа, как лондонский туман». Иногда на протяжении всей ее жизни случалось так, что туман слегка поднимался, Гарбо поддавалась безотчетной веселости и, перед тем как снова замкнуться в своей скорлупе, на считаные мгновения становилась душой компании». Жаль, что нам чаще предстоит говорить о шведско-голливудском сфинксе как о грустной женщине, чем делать акцент на ее веселость и безудержную жажду жизни. Вместе с тем мы попытаемся раскрыть загадку ее вечной грусти и вечного одиночества.
Несмотря на то, что актриса в противостоянии с «МГМ» решила, что больше не будет играть плохих и роковых женщин, ситуация от нее не зависела. Да и агент Эдингтон, которому удалось многократно повысить гонорар клиентки, не мог повлиять на репертуарную политику. Впочем, он и не желал этого делать, ибо прекрасно понимал, что Гарбо нужна кинодельцам и публике лишь как знаменитая «роковая женщина американского экрана». Зачем же уничтожать курицу, несущую золотые яйца?
Не только внешность шведки, но и манера игры Гарбо выгодно отличалась от других исполнительниц волнующим психологизмом и неподдельной искренностью.
Критик Артур Найт, рассуждая о притягательности Гарбо в любовных сценах, написал: «…Наступал тот непревзойденный момент, типичный для всех фильмов Гарбо, когда в ней что-то прорывалось, когда все доводы против любви, какие только могли прийти в голову сценаристам, отбрасывались в сторону, и, издав нечто среднее между рыданием и экстатическим возгласом, она бросалась в объятия возлюбленного. В такие моменты каждый мужчина в зрительном зале воображал, будто сжимает в объятиях эту прекраснейшую из женщин, и, неожиданно обезоруженный, открывал для себя такие глубины чувственности, какие потребуют целой жизни, чтобы утолить эту жажду любовных восторгов».
