В речи братьев Калашникова — обычное для народной поэзии уподобление: боец — орел (2:39).
В тонах народной поэзии выдержана и картина разгорающейся зари. Так обычно начинаются песни о смерти молодца. Заря поднимается «из-за дальних лесов, из-за синих гор» (2:39; ср. в народной песне солнце поднимается «из-за лесу, лесу темнова / из-за гор, да гор высоких»[37]).
Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?
На какой ты радости разыгралася? —
(2:39)
говорится в «Песне». В «Великорусских народных песнях» Соболевского:
Заря ты моя, заря красная!
Зачем ты, заря, рано занималася?[38]
Параллели к сцене боя находим в песне о Мастрюке. Кирибеевич «над плохими бойцами подсмеивает» (2: 40). Мастрюк похваляется перед царем:
Что у тебя в Москеве
За похвальные молодцы,
Поученые, славные?
На ладонь их посажу,
Другой рукой раздавлю![39]
Гордый ответ Калашникова опричнику отдаленно напоминает слова молодца своему супротивнику:
Не пытав силы, похваляешься,
Да гляди — рано не радуйся[40].
Уже говорилось о «пофальном листе», который царь дает борцам в песне о Мастрюке (ср. милости Ивана Грозного братьям Калашникова).
Интересная параллель проводится исследователями к описанию могилы Калашникова.
Схоронили его за Москвой-рекой,
На чистом поле промеж трех дорог,
Промеж Тульской, Рязанской, Владимирской,
И бугор земли сырой тут насыпали,
И кленовый крест тут поставили.
И гуляют-шумят ветры буйные
Над его безымянной могилкою;
И проходят мимо люди добрые, —
Пройдет стар человек — перекрестится,
Пройдет молодец — приосанится,
Пройдет девица — пригорюнится,
А пройдут гусляры — споют песенку.
(2:44)
Вы положите меня, братцы, между трех дорог:
Между Киевской, Московской, славной Муромской;
В ногах-то поставьте мне моего коня;
В головушку поставьте животворящий крест;
В руку правую дайте саблю острую!
И пойдет ли, иль поедет кто, — остановится,
Моему кресту животворному он помолится,
Моего-то коня, моего ворона испугается,
Моего-то меча, меча острого устрашится он[41].
Или у Сахарова:
Буде стар человек пойдет — помолится…
Буде млад человек пойдет — в гусли наиграется[42].
Приведенные параллели подсказывают нам два вывода:
1) «Песня про купца Калашникова» — произведение очень близкое к народной стихии;
2) близость эта не приводит к заимствованиям из народных источников. Текстуальных совпадений нигде нет. Лермонтов создал не компиляцию, пусть даже очень искусную, а самостоятельное произведение, свидетельствующее о том, как глубоко он проникся самым духом народной поэзии.
«Песня про купца Калашникова» построена по принципу русских народных эпических песен. «Прошлое героев, их намерения и переживания, причины их действий и поступков оставались в тени, — пишет о композиции русских былин Г. Н. Поспелов. — События происходили внезапно и неподготовленно. Весь сюжет состоял из ряда основных крупных событий, имеющих только внешнюю последовательность»[43]. Такое же построение Г. Н. Поспелов видит и в «Песне» Лермонтова. «Ему (Лермонтову. — В.В.) важны не оттенки быта и детали психологии, — ему нужна драма Кирибеевича и трагедия Калашникова, созвучная его собственной эпохе… Всякие бытовые подробности и психологические детали только отвлекли бы внимание от главного и лишили бы произведение той силы и напряженности, которые оно получает от своей сжатой, краткой, простой формы»[44].
На наш взгляд, эти замечания исследователя «Песни» нуждаются в уточнении. Мы постараемся показать далее, что события в лермонтовской поэме вовсе не происходят «внезапно и неподготовленно», хотя, например, сцена кулачного боя никак не обусловлена предшествующим развитием событий, и о ней мы узнаем в самый последний момент, т. е. накануне этого боя. Может быть, это, действительно, дань поэта былине, где связь событий не столько логическая, сколько «историческая», обусловленная генезисом былины, и зачастую не ощущается самими сказителями.
«Песня» строится согласно народной эпической традиции. Она включает запев, зачин, повествование, исход[45].
Запев былины служит для привлечения внимания слушателей. Он не связан с самим повествованием и может выпадать из общего тона былины (шутливый запев в серьезной былине или торжественный запев в былине, например, о Ваське-пьянице). Запев безличен: певцы обращали его к большой незнакомой им аудитории с целью привлечь внимание. «Запев „Песни“ Лермонтова, — пишет В. Чичеров, — уничтожает безличность. Он становится вступлением к повествованию и как бы обращен к уже собравшимся слушателям»[46].
За запевом следует зачин. «Зачин — введение в действие; он указывает на место, время действия, знакомит с действующими лицами. Один из наиболее типичных зачинов — описание княжеского пира»[47]. Главную часть своего повествования Лермонтов делит на три главы.
Сохраняя принцип трехчленного деления, характерный для эпической поэзии, Лермонтов в то же время разбивкой на главы приближает композицию «Песни» к композиции литературного произведения. Каждая часть «Песни» завершается словами гусляров.
В конце «Песни» использована былинная формула, в которую Лермонтов внес некоторые изменения. В былине о Василии и Софье она звучит так:
Пройдет стар человек — перекрестится,
Середь веку пройдут — надивуются,
Малы детушки — дак натешатся[48].
У Лермонтова:
Пройдет стар человек — перекрестится,
Пройдет молодец — приосанится,
Пройдет девица — пригорюнится,
А пройдут гусляры — споют песенку.
(2:44)
И отсюда непосредственно выливается исход. Исход в былине не связан с содержанием произведения. У Лермонтова, как указывает В. Чичеров, «исход тематически связан с запевом»[49]. Интересно, что последняя строка («А пройдут гусляры — споют песенку») как бы связывает исход «Песни» с повествованием и формально. Гусляры еще раз напоминают о себе. Они — хранители предания, они произносят беспристрастный суд над своими героями, они и доносят бесхитростный рассказ о трагически погибших удалых молодцах минувших лет до грядущих поколений.
