- Товарищи, - твердо сказала Анта, - паспорт нужно всегда иметь при себе. Беспаспортных забирает полиция. Одна балерина забыла паспорт, и ей пришлось танцевать в полиции, чтобы доказать, кто она такая... В гостиницах большой порядок и чистота, поэтому консервные банки не нужно швырять в свой мусоропровод, их следует заворачивать в бумагу, выносить из гостиницы и складывать в урны, чем дальше, тем лучше... Теперь... В номерах дают кимоно и тапочки; не увозите их с собой, как это сделал один наш известный артист... И самое главное, товарищи, в магазинах разбегаются глаза. Не переходите из отдела в отдел с неоплаченными товарами и сохраняйте все чеки до выхода на улицу... Ну вот, как будто все... Ах, да!.. Чуть не забыла!.. Владислава Игнатьевича Стржельчика и Владимира Эммануиловича Рецептера после собрания просил заехать в отдел культуры обкома (или горкома?..) товарищ Барабанщиков...
"Вот тебе, бабушка, и юрьев день!" - подумал я, и во мне шевельнулось тоскливое подозрение, что после визита к товарищу Барабанщикову мои консервные банки могут не достичь японской урны. Стржельчик тоже недоумевал.
- Ничего особенного, - успокоила нас на ходу Анта Антоновна, - не волнуйтесь, это по поводу какого-то комитета, езжайте смело.
Однако я стал лихорадочно вычислять, о каком именно комитете может зайти речь у товарища Барабанщикова и при чем тут я и Слава.
Когда мы сели в машину Стржельчика и выехали с театрального двора, я сказал:
- Слава, у меня такое предчувствие, что нас хотят повысить в звании до членов антисионистского комитета.
Он пристально взглянул на меня и нервно спросил:
- Ты думаешь?
Я сказал:
- Ну, а какой там еще может быть комитет?.. Не безопасности же?..
Некоторое время мы ехали молча. Потом я спросил:
- Слава, клянусь, я никому тебя не выдам, ты - еврей?..
Стржельчик скрипнул тормозами и сказал:
- Я - поляк... Это тот комитет, в котором Райкин?
- И Быстрицкая... Но если ты не еврей, чего они хотят от тебя?..
Стржельчик ехал на красный свет и молчал.
В задачу изобретенного в Москве комитета входила пропагандистская борьба с международным сионизмом и происками израильской военщины. Его президиум, который не раз показывали по телевидению, выглядел довольно картинно, и в устраиваемых комитетом спектаклях принимали участие многие еврейские орденоносцы и знаменитости. Таинственно было одно: при чем здесь Стржельчик?..
На Суворовском проспекте я высказал еще одну догадку:
- Знаешь, по-моему, они надеются на тебя как на молодого члена партии.
Недавно первый секретарь обкома товарищ Романов лично вовлек наконец Стржельчика в партию коммунистов, дав ему свою высокую рекомендацию.
Я берег свою беспартийность, неуклюже хитря и уклоняясь от прямых предложений, как девственница.
- Это - хулиганство! - убежденно сказал Стржельчик, когда мы вышли из машины, и, крепко хлопнув дверцей, добавил: - Хрен им!
Теперь мы были готовы к встрече на высоком уровне.
На нашу удачу, товарищ Барабанщиков, имя и отчество которого я по дороге учил наизусть, но с тех пор безнадежно забыл, совершил тактическую промашку, решив обсудить вопрос не с каждым в отдельности, а открыто и вместе: чего там! все свои!.. А вместе нам было все-таки полегче: нас двое, а он - один.
Моя трусливая догадка нашла свое подтверждение:
- В Москве есть такой комитет, а у нас еще нету, - сказал товарищ Барабанщиков с ласковой улыбкой, - это непорядок. Чем Ленинград хуже Москвы? задал он риторический вопрос и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Вот мы и хотим предложить вам, Владислав Игнатьевич, как известному артисту и вам, Владимир Эммануилович, как артисту и писателю войти в это дело...
"Надо же! - оценил я. - Продумано!.. С одной стороны, дельце - дрянь, а с другой - накануне выезда в Японию... Скромная такая доплата за проезд! Или дополнительная страховочка..." На минуту мне показалось, что сейчас товарищ Барабанщиков достанет из стенного шкафа парочку форменных кителей и станет вежливо подавать нам для примерки и одному, и другому. Впрочем, форма одежды членов ленинградской фракции нового комитета могла быть и гражданской: фрак, смокинг, интеллигентная "тройка", спортивный пиджак, украинская рубашка с вышивкой, косоворотка, подпоясанная шнурком... Так сказать, с учетом художественной индивидуальности. Главное, чтобы мы согласились войти в это дело.
- Нет, - твердо сказал Стржельчик. - Мою жену не берут в Японию, и я отказываюсь.
Позавидовав безупречной логике Славиного аргумента и не давая товарищу Барабанщикову опомниться, я почти без паузы стал горячо убеждать:
- Понимаете, Имя-Отчество, к сожалению, я тоже не могу... Кроме театра, который, конечно, прежде всего, у меня очень много других обязательств: и Союз писателей, и Пушкинская студия, и секция чтецов, и общество "Знание"... Вы сами посудите, Имя-Отчество, ведь это все требует времени!.. И вызывает какое-то недовольство в коллективе: слишком много посторонних забот... Нельзя же брать на себя так много!.. Пожалуйста, поймите меня правильно...
Товарищ Барабанщиков так и понял...
О, Господи!.. Что это было?..
Я говорил чистую правду и в то же время врал, беспардонно, чудовищно врал, преодолевая рвотное чувство...
И Слава, которого тоже тошнило от этой вербовки, тоже врал, приводя свои семейственные мотивы...
И товарищ Барабанщиков врал, говоря, что понимает наши сомнения и все же просит подумать еще...
Ну, подумать всегда не вредно, так же, как и хотеть... "Хотеть не вредно", - говорила ухажеру одна девушка, смягчая свой отказ...
Конечно, по оценкам отважных времен, мы вели себя не Бог весть как круто. Но тогда, когда это случилось, некоторые последствия могли и наступить. Ну, например, по срочному докладу товарища Барабанщикова нас могли "тормознуть" и у самолетного трапа. Если и не обоих, то хоть одного. Балетные прецеденты бывали: после бегства Рудольфа Нуриева, а тем более Миши Барышникова, обжегшись на молоке, "выпускающие" дули на воду...
Испытание сблизило нас, и, взглянув на часы, Слава предложил:
- Время обеда... Пойдем, посмотрим, чем питается "белая кость".
- Белая? - переспросил я, а он вместо ответа выразительно посмотрел мне в глаза...
Питались они недурно: и осетрина, и икра шли в обкомовской столовой по смешным ценам. Женщины на раздаче и подкрепляющиеся партийцы гостеприимно улыбались нам...
Домой ехали молча...
Я долго не мог взять в толк, по какой же логике это приглашение подфартило Стржельчику? И лишь через много лет меня осенила простодушная мысль, что поводом для включения в список антисионистов могла послужить роль старого еврея Соломона, которого Слава так прекрасно сыграл в пьесе Артура Миллера "Цена". Конечно! Он говорил с сипотцой и характерным напевным акцентом, дрожащими руками надбивал и чистил куриное яичко, доставал ложечку и долго кушал его, а потом сладострастно торговался о цене никому не нужной мебели. Перевоплотившись так органически и проникновенно, Стржельчик, очевидно, стал ассоциироваться у наших идеологов с типичными представителями древнего народа. Вероятно, он должен был войти в состав бойцового комитета как глубокий знаток еврейского характера и национальной психологии.
