...Склоны так круты, что спускаться по ним на лыжах без поворотов, напрямую невозможно. Но и подрезать склон зигзагом поворота нельзя, он еле держится. Мы берем лыжи на плечи и осторожно, ступая след в след, идем прямо вниз. Проваливаемся по пояс. Верхний слой снега отделен от нижнего прослойкой глубинного инея. Это как раз то, что надо для лавины, по этой прослойке она и соскользнет, коли наша тяжесть окажется для этого достаточной. Не везде можно выбрать для спуска намечающиеся гребешки, где чувствуешь себя спокойнее, временами приходится спускаться в мульды. Очень плохо, совсем плохо, опасно.
В нижней части склона приходится еще напряженно следить за кулуарами боковых склонов, где повсюду видны следы лавин—конусы из снежных комьев. Миновав крутизну, со вздохом облегчения выходим на громоздящийся ледопад. Здесь уже чуть спокойнее. Снова становимся на лыжи. Шалико красивыми поворотами плавно объезжает голубые глыбы льда, боковым соскальзыванием идёт по участкам твердого наста. Юра едет по его следу, повторяя движения Шалико. Вдруг он исчезает. Просто вот так - был Юра, и нет его. В это время Шалико останавливается, оборачивается и тут же, быстро возвращается назад. Я подъезжаю чуть позже.
— Провалился! — кричит мне Шалико и смеется. Смеется — это хорошо.
— Цел? — спрашиваю я.
— Да. Ругается,—отвечает он,—неглубоко упал.
Я подкатываю к зияющей дыре и вижу в трещине на глубине трех-четырех метров Юру. Он стоит на снежном мосту и обвязывается веревкой, сброшенной ему Шалико. Рядом с Юрой чернеет глубина. Может быть, там тридцать метров, а может быть, и все сто. Юре здорово повезло, что он упал на снежный мост.
Юра Арутюнов —начальник спасательной службы Эльбрусского района. Это нас и веселит. Но он невозмутим. Когда мы его вытаскиваем, он вновь собирается лезть в трещину за оставшейся там рукавицей. Мы его не пускаем, и он сердится с присущим ему армянским темпераментом. Это он уговаривал меня не ходить через перевал. А потом пошел сам. Так ему спокойнее. К тому же он хотел ознакомиться с состоянием снега в это время года в горах и обследовать ледники. Знакомство состоялось самое близкое, все очень довольны.
Вскоре мы выходим на ровный ледник и быстро летим на лыжах вниз. Позади грохочет. Лавины сошли слева и справа от нас, но мы уже в безопасности и несемся, подгоняемые своими тяжелыми рюкзаками по наклонному леднику, оставляя на его снегу узкий след.
Ледник, увалы морен под глубоким снегом, первые угнетенные березки и, наконец, лес. Пригнутые к земле березы, сброшенные в реку стволы елей говорят о том, что здесь склоны всю зиму проутюживались снежными лавинами. Мы держимся подальше от таких мест или стараемся проскочить их побыстрее. Вдали показались башни Местии. На дороге появились первые свиньи.
Ох уж эти сванские свиньи! Они похожи на кого угодно, только не на свиней. Это дикие кабаны, сплюснутые с боков, как рыбы. Черные или пятнистые, худые, со стоящей на загривке щетиной, они напоминают гиен со свиными пятачками и на антилопьих ножках. Многие сванские свиньи добывают себе пропитание сами, кормятся в лесу и возле селений. А когда надо зарезать такую полуодичавшую свинью, приходится охотиться на нее с ножом, а то и стрелять.
Мы останавливаемся, и я переодеваюсь в национальный сванский костюм. Конечно, это выглядит смешно, может быть, но это моя слабость. У каждого есть слабости, полагаю, моя не самая худшая.
Юра хохочет. Для него такой карнавал неожиданность, он не знал, что у меня в рюкзаке черкеска из настоящего домотканого материала. А Шалико доволен, улыбается.
— Ну, что ты ржешь? — говорю я Юре.— Разве плохо?
— Нет, ты знаешь, хорошо,—отвечает он совершенно искренне,— но ты, наверное, последний сван, который еще носит черкеску.
К сожалению, он прав. Носить национальный костюм уже не принято в Сванетии. Традиция умерла. Об этом можно только пожалеть. Непонятно, как такое случается. Что может сван надеть на себя красивее черкески с газырями («чоха»—по-свански), перетянутой в талии тонким с серебряными бляшками ремешком? Совсем еще недавно этот костюм носил весь Кавказ. Только головной убор был различным: у осетин—мохнатая папаха, у балкарцев— расширяющаяся кверху каракулевая шапка, у грузин-нмеретинцев—свернутый на голове калабахи, а у сванов—круглая войлочная шапочка—сванка. Почему шотландцы могут с гордостью носить до сих пор свои клетчатые юбки, а у свана на голове теперь напялена до ушей огромная «грузинская» кепка, вместо чоха—пиджак, вместо капа (рубашка с высоким воротником, застегивающаяся спереди)—галстук и на ногах вместо чафлар и заткарал (гетры и обувь)—модные остроносые ботинки?! Разве национальная одежда годится только для ансамблей? Разве она не удобна? Разве она не красива?
Мы не можем обидеть Шалико. Поскольку мы пришли вместе с ним, мы обязаны прежде всего посетить его дом. А потом уже я могу пойти и к Виссариону.
Дом Мобиля Маргиани—типичный современный сванский дом. Он двухэтажный, просторный, нижний этаж из камня, верхний из дерева. Вдоль всего второго этажа идет веранда, внизу—большое помещение с железной печкой и длинным столом. Встреча весьма сдержанная, ни громких криков и возгласов, ни шумных проявлений восторга, ни слез. Скупые объятия для Шалико, рукопожатия для нас. Садимся к огню, переобуваемся, не спета обмениваемся новостями и передаем приветы. Женщины неторопливо принимаются за приготовление еды. Иной мог бы подумать, что нам здесь и не рады вовсе, но мы-то знаем: все, что есть у семьи, будет сейчас на столе, наверху нам уже стелют постели с лучшим бельем и одеялами, где-то о подвале переливается в бутылки арака. Узнаем, что Виссарион несколько дней назад улетел лечиться в Тбилиси.
Братья Шалико—Илико, Валико и Датико—выходят к столу с черкесках. Достали из какого-то дальнего сундука черкеску и хозяину дома. Мобиль доволен, я еще больше. Жаль, если все это сделано только из уважения к чудаковатому гостю. Но, видимо, не совсем так. В движениях старика появилась какая-то величавость, в осанке ребят — гордость. Они выпрямили спины, держатся прямо, подтянуто. Перед тем как сесть за стол, мать Шалико обходит всех и просит каждого снять и отдать ей кинжал. Она собирает их и уносит куда-то вместе с поясами. Таков обычай. За столом люди должны быть без оружия.
Как всегда, ставя на стол все лучшее, что у них есть, хозяева извиняются за плохой прием, за плохое угощение, хотя всем ясно, что такую еду сами они видят не каждый день. Такой обычай не может нас разубедить в их искренности, больше у них действительно ничего нет. Сваны небогатый народ. Что можно получить от скал, лежащих под самым небом? Ячмень, картошка, немного баранов, маленькие коровы да поджарые свиньи. Внизу же, если спуститься по Ингурской тропе к морю, мингрелы выращивают цитрусы и все, что твоей душе угодно. Но зато в Верхней Сванетии живут самые гордые и самые гостеприимные люди на земле.
