Сперва Юм приписал этот упадок духа проявлению лености и в течение девяти месяцев работал с удвоенным старанием, но так как это не поправило дела, то он пришел к другому заключению. На него произвели сильное впечатление чудные образы добродетели, собранные в произведениях Цицерона, Сенеки и Плутарха, и юноша не щадил себя, пытаясь дисциплинировать свой нрав, свою волю и подчинить их разуму.
“Я старался,– говорит далее Юм,– укрепить свой дух размышлениями о смерти, о бедности, о бесчестии, о страдании и прочих жизненных бедствиях. Без сомнения, все эти размышления очень полезны, когда присоединяются к деятельной жизни, потому что в этом случае представляется возможность действовать согласно с нашими мыслями, и тогда эти мысли проникают в нашу душу, оставляя в ней глубокий след. Зато в уединенной, бездеятельной жизни они только рассеивают и изнуряют ум, потому что душевные силы наши, не встречая никакого сопротивления извне, как бы теряются в пространстве,– ощущение, подобное тому, какое мы испытываем, когда наша рука производит удар в пустоте”. Далее Юм говорит в том же письме: “Я заметил, что нравственная философия древних отличалась тем же недостатком, что и их философия природы, а именно, она была совершенно гипотетична, основывалась более на выдумках, нежели на опыте. Каждый философ обращался только к помощи своего воображения для того, чтобы установить учение о добродетели и о счастье, но не изучал при этом человеческой природы, а между тем на этом-то изучении и должны основываться все теории нравственности”.
Любопытный психологический кризис переживался Юмом в ту эпоху, о которой он так просто и вместе с тем красноречиво рассказывает в приведенном нами письме. Юноша, одаренный смелым полетом мысли и замечательной способностью критики, подметил слабые стороны разбираемых им философских учений; объединить свои замечания и составить из них систематическое опровержение прежних верований – для этого у юного философа нашлись и уменье и достаточная уверенность в своих силах. Но разрушенные старые здания при своем падении открыли широкий горизонт, и отважный мыслитель рвался на эту “новую арену мысли”, пытаясь заложить на ней основание такой самостоятельной работы, которая своею прочностью превзошла бы все предшествовавшие. Но тут и сказалась вся рассудительность Юма, вся неспособность его увлекаться до самозабвения. Критически относясь к другим, он не щадил и себя; он прекрасно понимал, что, ведя уединенную, созерцательную жизнь и не обладая при этом достаточными познаниями в области экспериментальных наук, он не сможет создать таких нравственных теорий, которые основывались бы на изучении человеческой природы. Приходилось еще многое узнать и многому научиться, а юношеское воображение уже предвкушало всю прелесть творческой работы мысли... При таком настроении понятно и разочарование в своих качествах, умственных и нравственных, понятно и вялое, индифферентное отношение к той работе, результат которой так обманул Юма.
Найт именует это настроение молодого Юма “умственной хилостью”; мне кажется, что в этом случае правда на стороне Гексли, который называет апатию и ненормальное душевное состояние нашего философа “кризисом”. Да, кризис, после которого в организме “больного” совершился благодетельный перелом и началось быстрое и уже безостановочное развитие замечательных способностей.
Первая поездка во Францию. – Философские занятия Юма и плод их. – “Трактат о человеческой природе”. – Первоначальная судьба этого произведения; авторское самолюбие Юма. – Второе литературное произведение Юма. – “Опыты нравственные, политические и литературные”. – Жизнь в доме лордов Анэндалей. – Процесс с ними
Направившись из Бристоля во Францию, Юм посетил прежде всего Париж, затем провел некоторое время в Реймсе и наконец поселился в небольшом местечке la Flêche, где и оставался два года из числа трех лет своего первого пребывания во Франции. По-видимому, Юм был очень доволен тем образом жизни, который он вел в избранном им уединенном селении. По его словам, здесь ему удалось устроить себе тот режим, которого он давно и упорно добивался. “Я старался,– говорит Юм,– только о том, чтобы сохранить свою независимость, и не обращал внимания ни на что, кроме усовершенствования моих литературных способностей”. Впрочем, из своего убежища Юм, очевидно, следил и за событиями современной жизни, так как и в его первом философском труде, и в позднейших “Опытах” мы находим мысли относительно сущности чудес и возможности совершения их. Рассуждения эти были вызваны тем, что во время пребывания Юма в Ля-Флеш общественное мнение Франции было сильно возбуждено рассказами о чудесах, совершившихся в Париже на могиле янсенистского аббата. Разумеется, Юм оспаривал как возможность, так и реальность этих чудес. К сожалению, мы не имеем никаких других сведений о том, как проводил время Юм в течение своего двухлетнего пребывания в Ля-Флеш. Известно только, что двадцати пяти лет Юм окончил большое сочинение “Трактат о человеческой природе” (“Treatise on Human Nature”), составляющее главный и наиболее ценный вклад Юма в философскую литературу. Так как, по словам самого автора, он задумал и начал этот труд еще живя в Шотландии, а затем продолжал его в Реймсе, то мы не ошибемся, предположив, что в Ля-Флеш Юм занялся лишь окончательной обработкой своего “Трактата”, то есть систематизированием материала, литературной отделкой его и так далее. Не без похвальбы говорит Юм в одном из своих писем, что “Трактат о человеческой природе” он написал в возрасте от двадцати одного до двадцати пяти лет,– факт тем более удивительный, что упомянутое сочинение отличается замечательными достоинствами: превосходной литературной формой, несравненной простотой и ясностью выражений, соединенными с глубиной мысли. Решительно ни одно философское сочинение, настолько зрелое, обдуманное и превосходное во всех своих деталях, не было написано таким юным автором. Замечательно, что в “Трактате” Юм высказал наиболее глубокие, наиболее оригинальные мысли, так что позднейшие его труды, быть может, более совершенные по форме и по строению, представляют по содержанию лишь бледные копии с того мощного произведения, которым Юм дебютировал на поприще философской литературы.
В сентябре 1737 года Юм отправился в Лондон для того, чтобы хлопотать там об издании своего “Трактата”. Прежде всего, однако, он занялся пересмотром и переделкой своего сочинения; некоторые части его он совсем выпустил, другие сильно изменил, делая все это для того, чтобы подготовить возможно лучший прием для своего детища. Своему родственнику, Генри Тому, он писал об этом следующее: “В настоящее время я занимаюсь кастрированием моей книги, то есть урезыванием ее лучших частей, стараясь сделать ее как можно менее оскорбительной”. В другом письме к тому же Генри он говорит: “Я не могу доверять своему мнению (о “Трактате”) как потому, что оно слишком близко касается меня самого, так и потому, что оно крайне изменчиво и я никак не могу установить его: иногда я возношусь выше облаков, иногда же терзаюсь сомнениями и страхами”.
