Весь основной груз научного оборудования экспедиции, а также большая часть продуктов для открывающейся научно-дрейфующей станции были у нас на борту. Если вернуться на остров Рудольфа, значит, сорвать открытие СП-1, тем более что наступавшая весна с каждым днем ухудшала летную погоду. Нам оставалось идти к полюсу самостоятельно, выбрать годную для посадки льдину, сесть и, уточнив свои координаты, перелететь в лагерь папанинцев…
Когда мы достигли восемьдесят третьей широты, облачность резко оборвалась, перед нами возникло ясное голубое небо, внизу тянулись пространства изломанного льда, залитого лучами солнца. Каждые 15–30 минут я рассчитывал координаты, используя для ориентации солнце, радиомаяк и метод счисления, и, кроме того, вел наблюдение за льдами, наносил данные на карту и в бортовой журнал. На мои запросы и ключом Морзе, и микрофоном ультракоротковолновой рации самолеты нашей тройки не отвечали. На широте 88°30' я перестал их звать, так как с приближением полюса пришлось все свое внимание перенести на штурманские расчеты. С Рудольфа по радио сообщили, что погода там, в приполюсном районе, отличная. И действительно, вокруг нас на бледно-голубом небе не было ни одного облачка. При подходе к полюсу, начиная с восемьдесят девятой широты, я всецело перешел на астрономическую навигацию. Мы находились на высоте тысячи метров. Под нами тянулись тяжелые паковые многолетние льды. Присматриваясь к ним, мы неоднократно замечали большие поля льда с ровной, гладкой поверхностью, вполне пригодные для посадки тяжелых самолетов на лыжах. Это были поля спаянных больших и малых льдов, разделенных между собой грядами торосов и узкими разводьями. На огромной территории океана происходило великое торошение льдов — в хаосе сжатия триллионной массы образовались вздыбленные ледяные горы, широкими грядами медленно ползущие друг на друга. Глядя сверху на эту безбрежную ломку, мы невольно с величайшим уважением вспоминали тех, кто в этой гигантской подвижке пробивался пешком или на собаках к полюсу.
В 04 часа 30 минут выйдя из штурманской рубки, я предупредил, что через 29 минут под нами будет заветная точка — Северный полюс. Астрономические линии положения все ближе и ближе ложились у полюса, склонение солнца приближалось к высоте его, измеренной секстантом. Все расчеты уверенно подтверждали, что очень скоро под нами будет северный конец оси нашей планеты. Удастся ли нам как можно ближе к полюсу найти льдину, на которую можно сесть?
Полюс! Какой же дорогой ценой он достался человечеству! Трагическими холмиками и крестами со славянской и латинской вязью букв усеян путь к этой точке. Первым из русских шел к заветному полюсу лейтенант Георгий Седов. Летали над полюсом знаменитые Амундсен, Нобиле, Берд, Биннет, Рисер Ларсен — люди науки, но они не смогли сесть на льды.
А теперь летим мы — советские люди и везем на созданную станцию все необходимые приборы и снаряжение, чтобы при их помощи изучить, познать тайны полюса.
В 05 часов 00 минут я торжественно поздравил товарищей: под нами полюс. Мы крепко пожали друг другу руки. Молча смотрим вниз, будто там, на дрейфующем льду океана, эта точка отмечена знаком. Нет. Кругом простирался закованный в ледовый панцирь океан.
Мазурук озабоченно спрашивает:
— Что будем делать дальше? Искать лагерь Папанина или садиться на первую найденную льдину?
— Координаты Папанина трехсуточной давности, — сказал я, — кроме того, у нас нет радиокомпаса. Сядем, уточним свой меридиан, получим координаты лагеря и перелетим к ним. Сэкономим горючее.
— Согласен. Давай-ка подыщем для себя льдину для посадки.
Мазурук спокоен. Глаза его внимательно всматриваются в океан. Ни тени растерянности, словно он каждую неделю летал на полюс.
Где-то рядом должен быть лагерь папанинцев, но в этом нагромождении льда нам десятки раз казалось, что мы видели черную палатку и самолет рядом, но все это было причудливой игрой света, льда и черных полыней разводий.
Через пятнадцать минут мы приступили к поискам пригодной льдины. Пошли ломаным курсом. Но куда бы мы ни летели от полюса, курс был один и тот же южный. В этом ошибки не было — все меридианы, идущие с юга, сосредоточивались в одной точке полюса.
На первый взгляд сесть, казалось, можно куда угодно, но, когда мы снизились, увидели, что ни одна из льдин не годится для посадки. Всюду торосы, снежные наддувы… Наконец наше внимание привлекло небольшое, но мощное ледяное поле, окаймленное высокой грядой торосов. Внимательно осмотрев его со всех сторон, принимаем решение садиться. Чтобы не потерять эту льдину из виду и знать направление ветра, сбрасываем на ее поверхность дымные бомбочки и, рассчитав размеры поля, идем на посадку. Самолет низко скользит над высокими, как горы, грядами соседних льдин, синие, как стекло, торосы на изломах искрятся в лучах низкого солнца, заставляя щурить глаза. Самолет, перевалив последнюю гряду, мягко касается лыжами снежной поверхности и, раза два подпрыгнув на наддувах, останавливается метрах в семидесяти перед новой грядой торосов. Не выключая моторов, мы с Козловым, нашим вторым пилотом, выпрыгиваем на лед, осматриваем его и только после этого самолет переруливаем на край выбранной полосы. Ставим две оранжевые палатки, мачту и поднимаем алый флаг Родины.
Выбранное нами поле при осмотре оказалось не таким ровным, как виделось с высоты, и только единственно пригодное место для посадки было именно там, где сел самолет. Но оно было мало и для взлета непригодно. Обнаружили и две большие трещины, замаскированные снегом и разделившие льдину на три части. Выбрали наиболее крепкую часть и перерулили туда.
Начали обживаться, но в суматохе забыли, что на борту у нас находился седьмой спутник — пес для папанинцев, которого никто не хотел брать из-за перегрузки. С трудом отыскали его среди тюков, вытащили на лед, и он радостно, с лаем, как сумасшедший, бросился бегать по льду, а потом, вдруг ощетинившись, притих и стал жаться к моим ногам.
Этот чудесный ездовой пес и медвежатник, за свой характер получивший кличку Веселый, непоседа и задира, в первый день нашей жизни на льдине был неузнаваем. Он, словно чуя скрытую опасность, недоверчиво и внимательно осматривал льдину, ни на шаг не удалялся от людей. Странно было видеть, как он ползком, по-волчьи приближался к границе разводья и, весь подобравшись, грозно рычал, глядя в черную бездну океана. Чувствовал ли он, что его так далеко завезли от твердой земли, или мертвая тишина и безмолвие льдов будоражили его? Уже потом, спустя дней пять, Веселый стал постепенно приходить в себя, но один все-таки никуда не отлучался.
