Были победы, были и поражения. Сначала ждали быстрых успехов, скорого разгрома фашистов. Но враг оказался очень сильным, он наступал, и Виктор Николаевич понял, до конца понял, что мир придет не скоро, что долго еще самолетам бороздить злое небо войны.
4
"Если все идет хорошо, нам кажется, что всегда так будет, но вдруг что-то случается, и счастье оказывается хрупким сосудом..." - примерно так с горечью подумала Вера Афанасьевна Каштанкина в первый военный полдень, когда она слушала по радио выступление народного комиссара иностранных дел.
Жизнь показалась ей разделенной какой-то невидимой гигантской перегородкой на две неравные части: радостную, счастливую довоенную, и еще неведомую, пугающую неизвестностью, военную.
Каким должен быть ее первый шаг в новой жизни? Будь она одна - знала бы что делать: идти в военкомат или на фабрику, на завод, чтобы внести свой скромный вклад в борьбу за правое дело народа. Но у нее на руках двое маленьких детей - годовалый Владимир и двухлетняя Наташа. От них далеко не отойдешь, целый день в трудах, приходится готовить, мыть, стирать. С мужем не посоветуешься. Где же он воюет и жив ли?
Фашисты наступали. В Риге зашевелились буржуазные националисты. В магазине однажды услышала злобное: "Командирская дрянь! Недолго вам осталось..." И еще больше усиливалась тревога. Никто не говорил ей об эвакуации, а знала: уходят в глубь страны эшелоны с эвакуируемыми людьми и оборудованием.
На другой день Вера Афанасьевна встала пораньше, накормила, одела детей и пошла с ними в часть, где прежде служил муж. Многих уже не было на местах: одни летали на задания, другие получили новое назначение. Те, с кем удалось поговорить, обещали помочь, но, конечно же, кроме ее забот были дела поважнее: враг приближался к городу.
Но не забыли о семье Каштанкина. С большим трудом Вере Афанасьевне помогли устроиться с детьми на один из последних, отходивших из Риги поездов. Из вещей успела взять только кое-что для себя да лишь бы переодеть детей.
Тронулся поезд, медленно пополз назад запруженный людьми вокзал. Усталая, разбитая стояла Вера Афанасьевна у полки, на которой сидели дети, и жадно вдыхала теплый летний воздух. В памяти всплыли, сказанные при прощании мужем слова: "Береги детей!" Теперь, кажется, сбережет.
В вагоне, слышались всхлипывания ребятишек, плакавших по привычной размеренной жизни, и голоса матерей, старавшихся успокоить меньшеньких. Становилось легче, когда эти щемящие сердце звуки заглушал басовитый гудок паровоза. Наконец все успокоилось, забылись во сне ребята, разместились по полкам пассажиры, только вагонные колеса монотонно отстукивали бесконечное: "На вос-ток", "На вос-ток", "На вос-ток"...
Долгим был этот путь от Риги до Борисоглебска, где жила мать Веры Афанасьевны: два месяца продолжалась долгая и страшная дорога. Забитые людьми станции. Пассажиры на подножках и крышах вагонов. Страшно смотреть на черные обгоревшие и опрокинутые вагоны - следы бомбовых ударов врага по спешившим на восток эшелонам с эвакуированными. Дважды их поезд попадал под бомбежку. Люди выпрыгивали из вагонов, бежали в разные стороны, стремясь укрыться в канавах и ямах. Вера Афанасьевна брала на руки детей и тоже убегала подальше от дороги и ложилась на землю, прикрыв собой плачущих от страха Володю и Наташу.
Когда кончался налет, люди собирались в вагоны с простреленными крышами, и, если паровоз оказывался невредимым, эшелон шел дальше, к следующей станции. А там в первую очередь пропускали другие поезда: встречные с войсками и техникой - на запад, санитарные с ранеными - на восток. А их медленный поезд стоял. То была занята дорога, то не оказывалось на станции трудяги-паровоза.
Денег у Веры Афанасьевны было немного, из вещей лишь платье да жакетка. Сама ничего, можно поесть и один раз в день, а детям не объяснишь, что, мол, "такие вот обстоятельства...". Сменяла на продукты жакетку, благо теплым выдалось первое военное лето. Дети все равно плакали, надоела им длинная дорога, вагон, где нельзя ни побегать, ни поиграть. Начинал хныкать один, за ним второй - в другом конце вагона... Просили молока, оставленные дома игрушки. Да, все они вдруг стали игрушками большой войны, что сорвала их с места и закружила в железном водовороте.
Наверно, у каждого человека бывает такое переломное время, когда он становится взрослее не от прожитых лет, от всего происходящего вокруг него. Может быть, человек не всегда знает и помнит, когда и как это произошло, но все равно в его жизни есть такой год, день, возможно, даже час. Вера Афанасьевна отлично знала, когда произошло такое в ее жизни - на пути на восток, в поезде, вслед за которым все глубже вползали на нашу землю фашистские полчища.
Лишь к сентябрю добралась до Борисоглебска, к матери. Та обрадовалась:
- Жить будем вместе и, если что, умирать - тоже вместе, это легче.
- Нет, мама, - не согласилась Вера Афанасьевна. - Теперь после всего пережитого, будем особенно ценить жизнь и все хорошее, что несет она с собой.
Каштанкина радовалась, что многие трудности позади, что сберегла Володю и Наташу. А как там Виктор Николаевич? Какие от него вести? Если жив, должен был догадаться, куда писать. Она хотела спросить о письмах у матери и не успела: старушка сама протянула ей пачку конвертов и с упреком сказала:
- Ты бы мне так часто писала, дочка! Не знала ведь, где ты" что с детьми!
- Я в дороге открытку бросила, думала знаешь, что удалось эвакуироваться. Просила тебя Вите об этом написать.
- Не было той открытки. Все, что есть, Виктора Николаевича письма.
Видя, как расстроилась дочь, узнав о затерявшейся открытке, старушка не стала ее ругать, какой спрос в такое время с почты.
- Ну ничего, - обняла мать Вера Афанасьевна. - Может, та открытка в разбомбленном вагоне сгорела или вместе с почтовым ящиком на станции к врагам попала.
Каштанкина села к столу, разложила письма по аккуратно поставленным на конвертах датам получения и начала читать весточки от мужа, сначала бегло, торопливо, схватывая главное, затем медленно, вчитываясь в каждое слово по нескольку раз.
Виктор Николаевич в первом же письме сообщал, что будет регулярно писать ее матери и сразу же извещать о разных переменах. Беспокойством за жену и детей были проникнуты многие строки: "Вера, где ты теперь?..", "Удалось ли выбраться из Риги?..". В другом письме - полная уверенность, что удалось, и в надежде, что все благополучно, все живы, уже о себе: "Если, родная, не придется увидеть моих ребят, когда подрастут, расскажи им обо мне. Пусть знают, что я с оружием в руках дважды отстаивал свою Родину, и там, где пришлось быть их отцу, - там врагу не сдали ни одного метра нашей территории - остров Эзель, полуостров Ханко". В последней фразе нет ни малейшего преувеличения: ведь все именно так и было! Эзель и Ханко были оставлены лишь по приказу нашего командования в период, когда Виктор Николаевич воевал уже в других местах.
