И только сострадательная женщина-соседка напрягалась изо всех сил, подставляла плечо, уговаривала:
– Опирайтесь на меня…
Воистину: сердце разумней разума…
Я поднимал бабулю на кровать около трех часов при помощи томов Большой Советской энциклопедии. При любой попытке притронуться к ноге мама едва не теряла сознание. У меня было время усомниться в диагнозе, но вскоре появляется (за немалые деньги) второй недоучившийся, снабженный шикарной визитной карточкой: «Врач-вертеброневролог высшей квалификации… Член… Всероссийское Общество…» и т. д. и т. п. Он смело вращал-крутил ногу как ватную. Бабуля уже и стонать не могла.
– Разве может нормальная нога так изгибаться? – сомневался я, инженер.
– Это связки немного растянулись и не держат, – вещала мне авторитетно высокодипломированная медицинская серость.
– Не можу, вбийте мене, не можу, – умоляла бабуля, а я, подкрепленный «знаниями» светил медицины, требовал:
– Ставай на ноги, это у тебя боязнь и торможение в голове!
И так – целый месяц. Длинный, неисправимый уже никем и никогда, месяц мук от сына…
Только через месяц я привез Нормального Врача, внешне – грубого и неприветливого мужика, который осторожными легкими движениями пальцев ощупал ногу, и с горечью сказал:
– Да у нее же перелом! – и сам вызвал скорую.
И опять та же больница. Еще больше месяца бабулю мучили другие троечники, которым мы с Сережей авансом выдали немалые деньги за будущее высокое качество работы… Я видел снимки перелома после первой операции: даже мне понятно было, что это скороспелое сооружение не может срастить ногу. Халтурщики обвинили во всем зарядку, которую добросовестно делала мама, налепили на ногу гипсовую трубу, да так, что она немедленно образовала раны вокруг. В переломе началось нагноение. Если бы эти спецы не чувствовали за спиной мамы нашей с Сережей поддержки и угрозы своему благополучию, они спокойно оставили бы ее умирать, как сделали с другой женщиной, соседкой по палате, к которой целыми днями никто даже не подходил, несмотря на ее крики.
Опять мы оплатили их сверхусилия, согласились оплатить аппарат Илизарова. Теперь они очень старались: операция длилась семь часов. Но все жизненные силы были уже исчерпаны, и на второй день после операции мама ушла от нас…
Таким же образом родная советская медицина нашими руками замучила и Тамилу. Не жалели мы ничего, каждый день готовила мама ей свежие бульоны, яички, которые насильно вливали в нее. Как выяснилось потом, – вливали медленный, но эффективный, яд: проглядели троечники поджелудочную железу…
Если бы 10 августа была сделана нормальная операция, мама была бы жива. Хочется найти и растерзать этого врача, который запустил тогда ее гибель… Скорее всего, я не сделаю этого по многим причинам. Поздно. Имя им, сереньким специалистам, – легион. Желающий мстить должен копать сразу две могилы. Бабуля бы ему все простила: она всем все прощала: «Аби другим було добре»… А я, наверное, такой же, как мама.
Все мы разные, но все вырастаем из своих родителей – из отца и матери. Яблочко от яблони недалеко падает. Наши предки – далекие и, особенно, близкие – уже передали нам основные черты характера, тела, цвета волос, даже стремление отличаться от них, продвигаться дальше. Мы смотрим на мир не только своими, но и их, передавшими нам эстафету жизни, глазами. Мой отец, учитель из крестьян, был собранный и волевой мужик, однако прекрасно пел, рисовал, играл на скрипке, имел золотые руки, способные к любому труду. Мать, как и многие женщины, – эмоциональная, непоследовательная, добрая и отходчивая, тем не менее – учительница математики с четким логическим мышлением, ясной головой и обширной памятью. Я, конечно, другой – меня воспитывал также военный голод, слишком ранние – тяжелый труд, самостоятельность и ответственность, сверхнапряжение атомных полигонов. И вместе с тем – я такой же, как они, – мои отец и мать. И Сережа – другой, и тоже в каких-то основных чертах похож на своих родителей, Катя и Слава – на своих… Надо быть очень осторожным, выбирая себе родителей!
Очень жалко, что мы совсем не знаем своих глубоких корней. Я, например, знаю только, что мой далекий пращур был мельником (весьма престижная должность-профессия), т. к. Мельниченко – это сын Мельника. Мой дед по отцу – крестьянин, а ведь крестьянские рода наверняка не менее древние, чем Рюриковичей или Гогенцоллернов, тем более что землепашец очень часто брал в руки меч и копье…
Мама много рассказывала о своих родителях, о гражданской войне, о знакомстве с отцом, о страшном голоде на Украине в 1933 году, когда они с отцом только чудом спасли от голодной смерти своего первенца – меня. Я все надеялся когда-нибудь записать ее бесценные живые сведения из истории нашего рода, и вот уже поздно, никогда этого я не смогу сделать, никогда…
Страшное слово: никогда. Никогда уже я не услышу при появлении дома:
– Коля, будеш щось їсти? – хотя было известно, что я не так уж давно поел… Еще долго после войны, подавая на стол, мама приговаривала:
– Ну як я буду на вас дiлити? – и не верила, что не надо делить, что у нас всего хватает, пусть каждый берет, сколько хочет…
Какая трудная и простая жизнь. Еще до войны потерять сына – нашего младшенького Жорика: на руках моих родителей его задушил рак… Затем с началом войны – потерять мужа, моего отца. А ведь тогда маме было чуть больше тридцати лет… Долгое пешее бегство-отступление 41-го года четырех семей со скарбом на одной телеге…
…………………………………………………………………………………………
Ты, мама, сохранила нас с Тамилой в долгое жестокое военное время и почти такое же тяжелое и голодное – послевоенное. И только когда «вывела нас в люди», робко попросила моего (!) разрешения выйти замуж за вдовца… Мама, разве я мог не дать тебе этого разрешения «щоб тобi було добре»?
Твой Сергей Моисеевич был простой и, наверное, не очень ласковый к тебе человек, но это были дом и семья, его взрослые дети и внуки полюбили тебя как родную, а мы с ними просто подружились…
И вот – второе вдовство, затем гибель Тамилы… Сколько же человек может выдержать, сохранив доброту, память, ясность ума и главную заботу: «Як тим дiтям допомогти?» Да и катастрофа произошла так: я подъехал на машине, и ты бежала открыть дверь, чтобы я не утруждал себя поиском ключей или ожиданием. И споткнулась ты об те каши, что сварила нам для дачи, «щоб нам було добре i щоб ми бiльше вiдпочивали».
