Несмотря на все перипетии, а может быть, благодаря им мы испытывали явное перевозбуждение. Поэтому было настоящим удовольствием попасть в Беркли, где всегда присутствует желание перемен и любовь к прогрессу, хотя студенты уже не засовывают цветы в стволы орудий. Мне вспомнилось детство, проведенное в теплой атмосфере негромкого протеста, и я чувствовал, что здесь у нас есть благодарная аудитория – не заложники чьих-то интересов, а свободные люди. Вместе со мной приехали Биргитта и Гэвин Макфадьен из Центра журналистских расследований, и мы рассказывали о ситуации, сложившейся со свободой прессы. Вскоре после этого мы отправились на Форум мира в Осло, где я почувствовал, что наша видеозапись привнесла бодрящее чувство ясности. Перед показом я сказал: «Наша цель – справедливая цивилизация, и наше послание – это прозрачность». Учитывая огонь, который мы уже приняли на себя и который нам придется принять позже, я понимал, что важно подчеркнуть нашу приверженность делу вне всякой идеологии: «Мы не левые и не правые», – и это было действительно так. Должно быть, на обеих сторонах спектра моя фраза вызвала стенания, но мы не вписываемся в старые категории и никогда не чувствовали желания искать признания у той или иной партии. История учит нас, что укрывательство и жестокость всегда расцветали в условиях идеологических интересов, будь то Китай, Россия или Ливия, Франция, Британия или Америка. Но представители некоторых из этих стран просто не могли поверить, что они тоже могут стать предметом тщательной проверки. Когда-нибудь мы поймем, почему они чувствовали себя застрахованными от юридических расследований.
Я больше не ездил в Америку. Мне ясно дали понять, что Пентагон пытается установить мое местонахождение, и мне пришлось отменить несколько выступлений в Штатах. Возможно, такое отношение ко мне возникло в результате узкого и параноидального представления о деятельности WikiLeaks. Но затем, 26 мая 2010 года, по подозрению в сливе секретной информации был арестован рядовой Брэдли Мэннинг, служивший в Ираке. Наша схема прикрытия информаторов, изобретенная еще много лет назад в Австралии, гарантировала, что невозможно узнать, был ли Мэннинг в действительности источником какой-либо из наших публикаций. Наши серверы не хранят таких данных, и даже я не могу их получить. Но мне было очевидно одно: если он действительно предоставил такую информацию, то он настоящий герой демократии, поборник справедливости, который внес свой вклад в спасение человеческих жизней. В ту ночь я засыпал с надеждой, что свободный мир проявит к нему доброту.
12. Вся редакторская рать
Тщеславие газетчика – как духи шлюхи, которыми она отбивает свой мерзкий запах. Я говорю это как редактор, восхищающийся тем, на что журналисты способны. Но я не смог бы рассказать в этой книге об истинном положении дел, если не был бы свидетелем, и порой весьма обиженным, того, как опытные журналисты из англоязычного мира влюблялись в WikiLeaks, потом нападали на нас исподтишка, даже не моргнув глазом, а затем оправдывали свои поступки статьями и книгами, которые наверняка выставляли их в смешном виде даже в их собственных глазах. Я не таю на них злобы, скорее скорблю, наблюдая, сколь отчаянно они пытаются сохранить хоть какое-то достоинство и как скоропалительно отказываются от своих принципов.
Любой сторонник правого дела, как и я, ценит газету Guardian. Порой мне хочется сравнивать ее с маяком, особенно с тех пор, как она укрепила свое присутствие в Интернете. После событий 11 сентября 2001 года Guardian была единственной правдивой газетой, доступной в Америке. Я всегда восхищался ее стремлением разглядеть мир, а не себя в этом мире. Это редкость, которую не следует принимать как данность. Guardian объявляла охоту на коррумпированных политиков и рассказывала об ужасах войны с таким упорством, которое не забудется даже после той прискорбной продажности, что они проявили в моем деле. Guardian – это, по сути, двенадцать разгневанных мужчин, которые ведут себя столь же достойно и нравственно, сколь (иногда) эгоистично и отвратительно. Это вовсе не секрет, и я всегда радовался тому, чего они добивались в удачные дни. Они казались мне естественными союзниками, но, как заметил Шекспир, нет в природе ничего, что сравнится со свирепыми помыслами союзника.
Когда в 2010 году мы с Guardian стали партнерами по публикации афганских военных архивов, поднялся ужасный шум и гвалт, однако мы сотрудничали и прежде – в 2007 году, когда я предоставил им секретные факты о коррумпированном режиме Даниэля Арапа Мои в Кении. Эта история стала темой нескольких номеров в конце августа и начале сентября 2007 года, и заметки в Guardian произвели огромный эффект в Найроби, где газеты вдруг получили возможность писать о том, что уже давно происходило у них под носом. После ареста рядового Мэннинга стало очевидно, что американские власти будут исходить из априорного утверждения связи между ним и WikiLeaks даже при отсутствии доказательств, но слежку они за мной при этом установили. Я понял, что небезопасно возвращаться в Австралию, куда я планировал поехать. Честно говоря, приоритетом для меня была даже не личная безопасность – я уже тогда понимал, что спецслужбы всегда будут преследовать меня и рано или поздно так или иначе я попадусь в их ловушку. Меня беспокоила работа WikiLeaks, на которой мы все сосредоточились, подготавливая ряд масштабных публикаций, и я опасался, что мы окажемся в ситуации «публикуй или исчезни». На случай, если мы не сможем продолжать работу, я с самого начала разработал механизм мгновенной публикации всего секретного архива. Но хотелось бы этого избежать и выкладывать документы с особой тщательностью, поскольку каждая информация – а были накоплены гигантские запасы – заслуживала своего скрупулезного исследования и отдельной публикации.
Было очевидно, что следует возвращаться в Европу, поэтому я принял приглашение выступить с лекцией о цензуре в Европейском парламенте. Я полетел туда через Гонконг, избегая Сингапура и Таиланда, правительства которых с большей готовностью выдали бы меня США. (Мне всегда казалось разумным ездить по политическим приглашениям, гарантирующим наличие шумихи в том случае, если вы не доберетесь до пункта назначения.) На мероприятии были несколько членов парламента; наши друзья из Исландии рассказали о законе «Исландская инициатива для современных медиа», подготавливаемом в парламенте в поддержку нашей идее создать открытую гавань для мирового журналистского сообщества. Я говорил о газетах, которым из-за юридических требований все чаще приходится изымать из интернет-архивов материалы журналистских расследований. Там я встретил брюссельского корреспондента Guardian – приветливого парня, весьма внимательно слушавшего меня, – и предупредил его, что у нас готовится ряд публикаций, которые могут заинтересовать газету. Мы распрощались, и вскоре мне написал журналист отдела расследований Guardian, который хотел приехать ко мне из Лондона, чтобы обсудить предложение.
Материалы по Афганистану и Ираку мы всегда предполагали разделить между несколькими крупными СМИ. Это казалось правильным. Ведь речь шла не об отдельных документах и отдельных историях, а о целой массе историй и сотнях тысяч засекреченных документов. Мы решили, что добьемся нужного эффекта лишь в том случае, если материалы будут опубликованы представительным образом, то есть изданиями, способными привлечь собственных аналитиков и профессиональных журналистов для осмысления фактов. У нас и в помыслах не было заявлять, что мы разобрались в каждом документе, более того, мы даже не имели возможности перечитать всю эту массу секретной информации, именно поэтому нам нужны были газетчики с их опытом работы. Речь шла об архивных отчетах по Афганистану – всего 90 тысяч засекреченных документов и военных документах по Ираку – всего 400 тысяч засекреченных документов. С подобным объемом мы никогда не справились бы в одиночку. Обычно, перед тем как передавать конкретному журналисту или телевизионному ведущему какой-нибудь материал, мы сами его анализировали и писали к нему нужные комментарии. Но с афганскими и иракскими документами ситуация складывалась иначе. Я уже встречался с репортером из New York Times и вступил в переговоры с журналистами из Der Spiegel. Наступила очередь Guardian. Парню из отдела расследований мне пришлось объяснять значимость материала и его источников; советовать, как лучше скомпоновать все документы, чтобы, как мы и обещали читателям, раскрыть всю содержавшуюся в них правду.
Он показался мне немного усталым, как, наверное, и я ему; но вел он себя вполне уверенно и профессионально. Мы разговаривали примерно шесть часов и пришли к общему пониманию относительно важности этих документов и разумности моего решения привлечь еще другие СМИ. Я не притязал ни на первенство, ни на какое-то особое место в этом проекте, меня волновал исключительно сам материал: надежность его источников и достоверность информации – по своему опыту я знал, насколько важен тщательный анализ данных, не менее тщательная охрана информации и сохранение конфиденциальности источников. Потом какой-то умник предположил, будто я сам и был этим источником. Абсурдное заявление. Я только продумал архитектонику всего плана, так как считал себя одним из немногих, кто понимал, как надо такой материал хранить, проверять и распространять. Я также спланировал всю публикацию от начала до конца, чтобы защитить материал и подать его в лучшем виде, и, как бы это ни ущемляло самолюбия моих прежних партнеров, они могли лишь согласиться на мои условия или уйти ни с чем. Я не просил у них ни денег, ни славы, а выдвинул лишь два условия: признать заслугу WikiLeaks в том, что этот проект был предан гласности, и дать читателям возможность сверить газетные публикации с исходными материалами. Конечно, пока мы вели переговоры, каждый партнер заверял меня, что иначе и быть не может. Однако когда они заполучили все материалы, то забыли данные обещания и нарушили все соглашения, при этом не преминув возвысить собственные заслуги и свести на нет наши – обычная уловка политиканов, и мне следовало ее предвидеть.
